Татьяна Егорова - Андрей Миронов и Я
На следующий день ночью раздается звонок. Тонька ревет в трубку:
– Ой, сказать мне не дали, посадили в угол, ленточку не пустили разрезать, унизили! А Машенька из микрофона дышала ядом, сладострастно смаковала, как он ее провожал… Ледечка, не тонко намекая, что и не только провожал… – Бросила трубку, потом опять позвонила, рыдая: – Мне с ней так трудно, она все время голосом прокурора спрашивает, что я делаю. А я лифчик стираю и трусы!!! Танечка, и Изабелка Юрьева – хоть ей и 98 лет, она в уме – меня против Машеньки поддерживает!
Так оборвались отношения Машеньки и Тоньки, которая написала мемуары о Ледечке, чем и вызвала раздражение у властной Марии Владимировны.
В один год они обе покинут этот мир. Вечером в канун 1997 года я принесла Марье от Тоньки подарок – книгу об Утесове, которая только что вышла, с надписью… Это была не надпись – эпиталама Машеньке. Марья прочла, разволновалась, схватила телефонную трубку:
– Тонька, это я, Маша…
Они поговорили тепло и сердечно – примирились, а 20 февраля 1997 года Машенька пошлет на похороны Антонины Сергеевны знатный букет белых цветов в знак любви и прощания.
Летом я достраивала свой дом, и Марья, участвуя в моей жизни, с оказией прислала мне письмо и посылку. «Танюша, милая моя. Спасибо за хорошие письма и за хорошее отношение к старикам. Я очень скучаю. Мне не хватает ваших „потусторонних“ разговоров. Без вас я не знаю, в какой я „фазе“, а когда не знаешь точно „фазу“, то и крыша едет не туда куда надо. Я не жалуюсь, но все-таки все обстоит не так как надо. Дом актера уходит в отпуск, и я остаюсь совсем одна. Это, как вы понимаете, трудно. Сейчас посылаю вам посылочку. Сидит Женя и ждет, когда я напишу, а писать я ужасно не люблю. Наверное, потому, что не умею. Я рада, что вы живете в красоте. У меня на даче красоты нет. Недавно ограбили еще три дачи, в том числе и Гилельса, у него насрали на столе слоеным пирогом с прокладками газетой. Кроме того, разбили все окна и выбили дверь. Вот такие дела, мой ангел. Целую вас. Ваша бабушка Маша».
Я построила дом, баню, сложила русскую печку в доме, привезла осенью Марье фотографии. Она долго разглядывала их.
– Еще хочу сад заложить.
– Замыслы Наполеона, а свод печника Ермилы, – иронично ответила она мне. Потом помолчала и сказала: – Я бы так не смогла, дом и все остальное… Вы ведь совсем одна.
– Не могу жить в городе, – говорю я ей, – порчусь.
– А я не порчусь, ведь я неподнятая целина.
Пьем чай, угощает печеньем.
– А вы живите у меня на даче, что вам скитаться, вы же все равно сдаете квартиру. И вам хорошо, и мне спокойно.
Пока думаю, ем печенье:
– Что в нем такое, что мне напоминает? Что это за вкус? – интересуюсь я.
– Да что вы все время под юбку заглядываете? – кричит она.
Смотрю на нее – мужественная маленькая женщина, носик загнулся, а я знаю эту примету. И цвет лица – не тот! Не тот! И ворочаются булыжники в горле. Сидим, учим с ней роль изо всех последних ее сил – чтобы быть на плаву, чтобы не дать себя жалеть, чтобы еще и еще раз выходить на сцену.
Отдыхаем от разучивания роли, говорим о политике. Я на все ее проклятия:
– Ой, Мария Владимировна, политика – дело тонкое.
– Вы хуй у комара видели? – спрашивает она меня.
– Нет, не видела.
– Так политика, – говорит Мария Владимировна, – еще тоньше.
Встречаем новый, 1995 год вдвоем. На столе – ботанический сад: гиацинты, рождественская звезда, декабрист, розы. Как обычно, встретили Новый год торжественно, стоя выпили шампанского, а потом калиновой. Сидим с ней, обнявшись, как король Лир с Корделией в последнем акте, и она говорит мне: «Ангельчик мой…» На кухне кукует кукушка, прокуковала уже 29 лет со дня нашей первой встречи.
– Дитя мое, – говорит она мне, не разнимая рук, – вы столько радости, столько счастливых минут доставили моему сыну…
А я думаю – ты сама мое дитя…
Утром разговариваю с Ромкой: «Любимый мой, птичка моя ненаглядная, самый умненький и самый красивый-прекрасивый».
– Сюсюканец несчастный, – кричит мне Марья выходя из своей комнаты. – Сюсюканец! Восхищалка, небесная гляделка!
Новое событие – я еду жить на дачу. Марья показала мне всю систему, как открываются все краны и замки, и на машине укатила скорей к своему возлюбленному Ромке. Я стою одна в осеннем саду, смотрю на дом и вспоминаю Андрюшины слова: «Ты еще приедешь на дачу, Танечка». Подхожу к сараю, открываю замок, вхожу: лежат наши лыжи в обнимку, его – с красной полосой, мои – с синей. Лежат лыжи в обнимку в сарае как свидетельство нашей любви. Сплю в его маленькой комнате, просыпаюсь ночью от звуков собственного стона. Андрюша смотрит на меня с портрета добрыми живыми глазами. Непостижимо все. Большое, важное событие внутренней жизни – мой приезд в этот дом. Ощущение, что здесь я под защитой, и на авансцену сознания выходят тайны его души.
10 февраля Мария Владимировна с Михаилом Глузским сыграли премьеру. Опять успех! А 8 марта едем на Ваганьковское кладбище к Андрюше. Возле Марии Владимировны не осталось никого из близкого Андрюшиного окружения. Всех сдуло временем.
Не забывает Марью только Магистр – всегда звонит, поздравляет, приглашает, окружает вниманием. Да два школьных друга – Саша Ушаков и Лева Маковский. Последние годы они близко сошлись с Андреем, в них нет цинизма, они никак не могут смириться с его потерей и всегда рядом с Марией Владимировной. Ведь ей скоро 85 лет, она нуждается в помощи, и они ей помогают.
Вот мы подошли к могиле – Марья, Саша, Света, Лева, Наташа. Стоит Леночка Ракушина – Андрюшина поклонница, горят свечи, лежат конфетки шоколадные, стоят иконки, его портреты…
Вернулись на Танеевых и уже который год этой компанией сели за стол – помянуть. Первый тост – за Андрея! Всегда. А после тоста Мария Владимировна взяла слово, подняла свою серебряную рюмочку:
– Второй тост – за Таню! – сказала она четко. – За Таню, которую одну-единственную любил Андрюша всю жизнь! А эти… были просто так, и пора, наступило время сказать это вслух.
И все это через 30 лет. Поистине долготерпение лучше храбрости.
– Звонила Машка! Внучка! – говорит таинственно Мария Владимировна. – Сейчас придет.
На бесстрастном ее лице краска испуга – не видала свою внучку несколько лет.
Звонок в дверь. Входит эффектная тоненькая высокая барышня с длинными белыми волосами. Улыбнулась – копия Андрей! В норковой шубке-свингере, джинсы обтягивают красивые длинные ноги. Тут же вкатился двух лет от роду и правнук Марии Владимировны – Андрей Миронов. За свое отсутствие Маша успела родить сына, дала ему папины имя и фамилию, вышла замуж, вот-вот окончит институт кинематографистов, будет артисткой. Разделась. Марья сидит в «книгах», как обычно, с сеточкой на голове, в стеганом халате и вся в красных пятнах от волнения. Пристально смотрит на малютку, как рентген, а он тут же бросился к ней и приложился к руке. Поцеловал, еще, и еще, и еще раз. Глядя на это, я подумала, что Марья сейчас действительно вылетит в какую-нибудь трубу. Потом малютка стал бегать по квартире, с наслаждением упал на ковер, возле прабабушки, стал на нем валяться, увидев огромное зеркало до полу в прихожей, стал лизать его языком. Извилистые брови Марии Владимировны стали напоминать линию Маннергейма.
– Ах! – воскликнула Маша. – Мне надо позвонить.
Бабушка кивнула глазами на телефон, стоящий рядом, но Маша подошла к раздевалке, достала из кармана шубы рацию, стала звонить.
– Нет, размагнитился, – сказала она, тут же достала из другого кармана другой телефон, нажимала, нажимала кнопки, сказала два-три слова и засунула телефон опять в карман шубы. Села на стул. Бабушка и прабабушка смотрела на поколение «младое незнакомое» с превеликим изумлением.
– У нас сейчас ремонт в квартире, – рассказывала Маша, не обращая внимания на сына, который уже вылизал два квадратных метра зеркала.
– Какая у тебя ванная? – спросила я Машу, чтобы поддержать разговор.
– У меня джакузи, – сказала Маша.
Мария Владимировна вздрогнула. И вдруг спросила в упор:
– Зачем ты ко мне приехала? Лучше сразу скажи, что вам от меня надо?
Маша сняла напряжение, достала из сумки гору продуктов, подарки, выложила все на стол и сказала:
– Бабушка, я позвоню и заеду.
– Как ты поедешь? – спросила я ее, потому что мне тоже надо было уходить.
– Я? На «БМВ», как у папы!
Надела норковый свингер, и они с Андрюшкой выпорхнули за дверь.
– Вы видели? – стала яростно комментировать приход внучки Марья. – В кармане телефон! В жопе телефон! А этот все зеркало вылизал! Я вообще такого никогда не видела. Вы слышали, какая у нее там ванная?
– Джакузи.
– Жопузи! – переиначила Марья, ошарашенная приходом родственников, и крепко задумалась.
– Таня, кому мне оставить дачу, квартиру? Если я сдохну, вы представляете, что здесь будет? Все пойдет с молотка! На тряпки и сумочки. Я этих жен видеть не могу! – яростно продолжала она.
