Марк Дэпин - Секс и деньги. Как я жил, дышал, читал, писал, любил, ненавидел, мечтал и пил в мужском журнале
Я планировал встретиться с Клэр в Лондоне и вместе отправиться в Испанию, где я, как Хемингуэй, разговаривал бы с тореадорами и владельцами баров и делал бы правильные заказы в ресторанах. После месяца занятий с Бартоломе моих познаний в испанском языке оказалось достаточно для трехчасовой беседы с гватемальской женщиной во время полета в Лос-Анджелес. Даже таможенник сделал мне комплимент.
В Лос-Анджелесе я пересел на самолет до Лондона через Франкфурт, немного выпил и тут же заснул, а проснулся, когда самолет заходил на посадку. У меня заложило уши, и я постарался выровнять давление, выдыхая через зажатый нос. Левое ухо открылось, а правое осталось заложенным. Навсегда.
Приземлившись в Лондоне, я почувствовал, что у меня дрожат колени, цепенеют ноги, а голова словно ушла под воду. К тому моменту, когда я добрался до гостиницы, я не мог стоять. Я попробовал въехать в гостиницу, не вылезая из такси, но даже в тех пабах, куда я часто заглядывал, подобная попытка вызвала бы всеобщее недоумение.
Тогда все опасались тромбоза глубоких вен ног, и сотрудники гостиницы, убежденные, что у меня был «синдром экономического класса», вызвали скорую помощь. Две симпатяшки-медсестры отвезли меня в Паддингтонскую районную больницу. («Австралия? У меня там живет племянница. Там расчудесно!»)
Передо мною было еще где-то четыреста человек, ожидавших приема врача («Приятель, тебе просто повезло. В это время суток здесь всегда гораздо больше народа»), поэтому я тихо улизнул, сел в такси и вернулся в гостиницу.
На следующий день я практически оглох. Ко мне пришел доктор, сделал укол, от которого меня вырвало, и отправил на консультацию к специалисту. Тот предупредил, что у меня может быть опухоль мозга, и записал меня на компьютерную томографию. Также он опасался, что у меня может быть структурная аномалия черепа, из-за которой я никогда больше не смогу летать на самолетах. Я мысленно представил себе запутанный, невероятно дорогой, но очень приятный путь домой в Австралию через Европу, Азию и Тихий океан.
В моем черепе не нашлось никаких особых изменений, не было у меня и опухолей (или «перегибов»), и даже барабанная перепонка не разорвалась. У меня нашли «полную кохлеарную недостаточность» и стопроцентную утрату слуха на правое ухо, примерно десять процентов нормального слуха слева и дикий звон где-то посередине.
Специалист не знал, как сформулировать мой диагноз, и произнес фразу «такое случается».
Вместе с Клэр я полетел в Барселону, откуда мы направились на юг, в Андалусию. Где бы мы ни оказывались, мне было очень трудно общаться с местными жителями, потому что я едва их слышал.
Мы взяли напрокат машину на одиннадцать недель и поехали вокруг всей Франции. Когда люди спрашивают меня: «Были ли у вас какие-нибудь проблемы с ездой по дорогам Франции?» – я с уверенностью отвечаю им: «Вовсе нет». Но только потому, что я вообще не мог вести там машину.
Но как французский пассажир я испытал несколько совершенно неожиданных сложностей. Пока Клэр лениво подчинялась своим вялым рефлексам автомобилиста, мне приходилось делать одновременно массу сложнейших вещей: переставлять кассеты одной рукой, раскладывать автомобильный атлас другой, наугад переводить французские указатели и дорожные знаки и давать бесценные советы вроде «Кажется, нужно было повернуть там».
И кто это все оценил?
Мои способности навигатора были поставлены под сомнение после того, как я проложил маршрут от Тулузы до Вердена. Каждую гневную реплику моего водителя я воспринимал как героическое доказательство того, что история отомстит за меня. В эпоху великих открытий штурман был королем. Имя Васко да Гама живет и по сей день, но кто помнит имя путешественника, который вел его корабли?
Зануды могут заметить, что Васко да Гама умел пользоваться картой – и в этом, а также в огромной шляпе и заключается основное различие между мной и этим великим человеком. Я мог долго наслаждаться причудливым узором дорожной карты, где пути сливались и расходились, создавая при этом затейливый рисунок, подобный орнаменту на куполе мечети (только с символами ресторанов «Макдоналдс» и сервисных центров). Но я совершенно не мог соотнести рисунок на карте с объектами и дорогами реального мира.
Сперва это все не имело особого значения, потому что Клэр не могла справиться с машиной. Мы пересекли испанскую границу возле Андорры и взяли напрокат «Пежо-406» возле аэропорта Тулузы.
Я подошел к лоснящейся женщине у стойки аэропорта и заявил на корявом французском:
– Машина здесь, о владелица публичного дома. Для нас.
К счастью, она говорила по-английски.
Когда мы наконец нашли наш «пежо» на стоянке, Клэр не смогла снять ручной тормоз. Она толкала, нажимала, пробовала разные кнопки. Рычала, вздыхала и почти плакала. Она протянула мне инструкцию и спросила, в чем дело.
– Понятия не имею, – ответил я, – я не умею читать по-французски.
Наконец ручной тормоз каким-то волшебным образом удалось снять, и он сразу же сломался, поэтому с ним у нас проблем больше не было.
– Напомни, чтобы я ехала по правой стороне, – умоляла Клэр.
Выехав с парковки, она сразу же повернула налево. Клэр попробовала включить поворот, но вместо этого заработали дворники. Подобное повторялось каждый день в течение нескольких месяцев.
Сперва мы ехали по непередаваемо прекрасной местности Лангедок-Руссильон к средневековому городу Каркасону, обнесенному древней кирпичной стеной. Моей задачей было переводить дорожные знаки и постоянно успокаивать Клэр.
Предупреждающие французские знаки наполнены драмой, энергией и эмоциями. Табличка на мосту неподалеку от Шамони выражала довольно сложное послание, что-то вроде «Не-бросайте-бутылки-с-горы-потому-что-они-могут-упасть-на-кого-нибудь-кто-убирает-снег». Ниже был изображен дворник, задравший руки вверх в бессильном ужасе от вида приближающегося к нему сверху стеклянного сосуда.
Знак «Не-прикасайтесь-или-вас-убьет-током», который мы увидели возле Кот-д’Азур, сочетал в себе комизм поп-арта с ужасающим воем немецкого экспрессионизма. Поразительно детализированная фигура человека-который-не-послушался-и-прикоснулся танцевала и извивалась на фоне шаровой молнии. На смельчаке были костюм «зут»[12] и ботинки на плоской подошве. Смысл послания был очевиден – смельчака приговорили к смерти за неумение прилично одеваться.
Я часто отвлекался, так же как и Клэр, которая иногда забывала следовать моим указаниям. Мы ехали по извилистым дорогам к крепости Пейперетьюз. «Пежо» с трудом забирался на холмы, хрипел и скрипел, но мы постепенно продвигались вперед. Когда добрались до автомобильной стоянки замка, из-под капота валил пар, а двигатель был готов вот-вот взорваться. Мы попытались открыть крышку капота, но не нашли в салоне соответствующего рычага. Я снова обратился к инструкции, но она была написана по-французски.
