Иван Калинин - Под знаменем Врангеля: заметки бывшего военного прокурора
Стой, брат, тут, кажется, на улице Венедик, № 27, есть «Кружок петербургских артистов». Сейчас свернем. Там русский дух, там Русью пахнет. Закусим и приложимся. Я сегодня богат, зашиб две лиры на иностранных журналах.
«Кружок петербургских артистов», к моему великому изумлению, содержал не кто иной, как доносчик на Сидорина, журналист Борис Ратимов. Предприимчивый осважник кое-что вывез из Крыма, кое-где подзанял, в общем — открыл свое дело.
Дверь ресторана нам распахнул молодой мужчина в поддевке с красивой окладистой бородой, в стиле русского боярина.
Какое интеллигентное лицо у этого швейцара! — заметил я.
Это князь Гагарин, гвардейский офицер.
Кельнерши оказались одна другой краше. Ратимов сумел набрать изящный букет.
Вот эта, видишь, в малиновой юбке, жена морского офицера Лазарева. Не правда ли, прелесть? Тут, брат, много аристократии. И неподдельной, а самой настоящей. Посмотри на лица, на манеры. Старшая судомойка здесь графиня Медем.
Едва я занялся более внимательным созерцанием выставки ратимовских красавиц, как в прихожей раздались дикие крики.
Не смей приставать к моей жене, подлец!
Пошел вон, мерзавец!
Затем возня, грузное падение тела, безобразное хлопанье наружной двери и продолжение скандала на улице.
Кельнерши, сидевшие, ввиду отсутствия посетителей, красивым цветником напротив нас, повскакали. Та, которую товарищ отрекомендовал мне женой морского офицера, юркнула в сторону кухни, откуда скоро выплыла величавая фигура Бориса Ратимова.
Он сделал вид, что не узнает меня.
Обычная вещь в русских заведениях… Не стоит итти, — сказал мне Вавиловский, видя, что я поднялся с места.
Однако я выбежал на улицу. Там уже собралась толпа.
Со стороны «Периной улицы» мчались жандармы всех национальностей и даже два итальянских офицера, в широчайших плащах и в огромных шляпах с плюмажем. Среди толпы стоял растрепанный, взволнованный князь Гагарин.
Он судорожно сжимал кулаки перед носом низенького, угреватого, явно пьяненького офицера-моряка, тоже без шапки, с окровавленным лицом.
Стыдно! Это не по-княжески, — крикнул кто-то из толпы.
В Крыму небось от фронта бегал, как чорт от ладана. А здесь храбрость показываешь.
На «Рион» бы таких!
Чего там на «Рион», — басит мрачного вида донец, готовый пошуметь везде и всюду, давай только повод. — По-нашему, по-казачьему, таких бы в куль да в воду.
Пьяный моряк тихо плакал, мешая слезы с кровью и еще более замазывая свое лицо.
Что у них творится? — спросил я знакомого журналиста Бориса Белова, служившего у Ратимова «петербургским артистом».
Из-за бабы спорят. У моряка красивая женка, кельнершей служит. Князь ухаживает. У них скандалы чуть не каждый день. Чем другим, а скандалами наш Кобленц очень богат.
На следующий день я совершил второй рейс по Константинополю.
Опять новые встречи, опять куча знакомых лиц. Вот полковник Т., военный инженер. Пьяный. Показывает толстый бумажник с лирами. Удачно продал англичанам радио-телеграфное имущество. Вот у ворот посольства мой давнишний приятель, бывший эриванский губернатор А.Е. Стрельбицкий. Этот вечно где-нибудь служит. Служит и теперь — в беженском комитете. Через год я встретил его в Болгарии. Здесь он уже служил у союзников, в репарационной комиссии.
Наконец я в величественном храме Юстиниана, нынешней мечети Айя-София. В одной из ее пристроек — усыпальница завоевателя Византии Магомета 11-го и его семьи — четырех «марушек» (так говорит мулла) и 18 сыновей.
Из русских в этих местах ни души. Им сейчас не до Святой Софии. Одним некогда, так как строят планы спасения России и всего мира от большевизма; другие находят не совсем удобными для спанья твердые плиты соборного двора.
Снова прошел на толчок.
Та же картина.
Один «кардаш» в феске наклонился над «кардашем» в малиновой дроздовской фуражке. Этот второй «кардаш» валяется в грязи. Турок укоризненно покачивает головой, причмокивая при этом языком по-восточному. Более никто из базарной толпы не интересуется пьяным русским. Привыкли.
Возвращаясь в лагерь от Галатского моста вдоль берега Золотого Рога, я неожиданно столкнулся с генералом Селецким. Старик тащился с вещами, попадая на маленький транспорт № 211, который отвозил продукты на о. Лемнос. Сзади генерала, подбирая грязный подол юбки, прыгала с рельсы на рельсу маленькая, со вставными зубами, женщина еврейского типа.
Поздоровались.
На Лемнос, батенька. Приходится… Врангель приказал. Познакомьтесь, моя племянница.
Я улыбнулся.
Могу полюбопытствовать, в качестве кого попадаете на Лемнос?
Как кого? в качестве председателя корпусного суда вашего корпуса. Скоро вы все переберетесь туда.
При этой новости я присел от изумления и стал собираться с духом, чтобы как-нибудь поделикатнее спросить старика, считает ли он себя в безопасности, отправляясь к донцам.
Но Селецкий заторопился.
Так до скорого свидания, батенька… Опять послужим вместе. Кстати, съездите к Ронжину: он ведь ваше начальство.
О том, что у ген. — лейт. Селецкого нет самолюбия, я хорошо знал. Но приходилось недоумевать, как мог допустить ген. Ронжин такое бестактное назначение в донской корпус, хотя в период его последнего издыхания, того, кто председательствовал на суде над Сидориным.
Через несколько дней я, действительно, посетил ген. Ронжина, который жил и работал в одном месте со штабом Врангеля на пароходе «Великий Князь Александр Михайлович».
Здесь шла вовсю канцелярская работа и царил старорежимный штабной дух. К обеду в кают-компании картина изменилась. Со столов быстро исчезли папки с бумагами и пишущие машинки. Их заменила недурная сервировка. Из кают выплыли нарядные, завитые и напудренные дамы, которые все утро посвящали только одному туалету. Офицерство потянулось «к ручке». Раздавалось щелканье шпор да чмоканье губами о пухлую, выхоленную кожу. Добрых полчаса размещались, усаживались, ждали начальника штаба. Обед с церемониями, не то что в Чилингире или Серкеджи. Вечером опять бумагомаранье и бумагомаранье, приносившее столь мало пользы лагерным сидельцам. Больше всего строчили в наградном отделении.
Неужели еще и сейчас производите? — спросил я начальника этого отделения, своего друга, полк. В. В. Бабенчикова.
А то как же? Управлять нечем, так хоть проявляем деятельность производствами. Нам это дешево стоит. Смотри, какие у меня горы представлений. Вашего донского политика Сисоя Бородина в генералы производим. За верную и честную службу в Крыму, а также, чтобы впредь не крамольничал. Есть чудаки, которые еще добиваются ордена Николая Чудотворца. Если так дело пойдет с производствами дальше, то бог даст, к Рождеству вся армия будет состоять из генералов и полковников.
