Рядом со Сталиным - Бережков Валентин Михайлович
Встретить Донована во Внукове Молотов поручил Деканозову и мне — от Наркоминдела. От НКВД в аэропорт прибыли нарком государственной безопасности Всеволод Меркулов и мой коллега по Берлину Саша Коротков, который теперь занимался внешней разведкой.
Уильям Донован полностью соответствовал присвоенной ему в США кличке «Дикий Билл»: грузный, атлетического телосложения, шумный и подвижный, он с первой минуты повел себя так, будто знает нас всех целую вечность. Хотя он провел эту ночь в самолете, в нем не чувствовалось ни малейшей усталости. На вопрос Деканозова, не будет ли ему трудно приехать в полдень к Молотову, Донован ответил, что готов направиться к нему хоть сейчас.
В Кремль Донован прибыл в сопровождении Гарримана. Я переводил состоявшуюся беседу.
После взаимных приветствий Донован изложил цель своего приезда: в нынешней ситуации, когда Соединенные Штаты и Россия являются союзниками и ведут тяжелую борьбу против общего врага, необходимо мобилизовать все ресурсы для приближения победы. Важное место здесь принадлежит информации, добываемой секретными службами. Он, Донован, самого высокого мнения о советской разведке и полагает, что обмен информацией между секретными службами США и СССР способствовал бы успеху операций союзников на фронтах войны.
Молотов проявил интерес к этой идее и сказал, что Доновану следует обсудить данное предложение в практическом плане с компетентными советскими органами, после чего можно будет принять соответствующее решение.
В этот момент дверь в кабинете Молотова открылась, и вошел Сталин. Он был в маршальской форме, с неизменной, но потухшей трубкой в правой руке. Мы встали из-за длинного стола, покрытого зеленым сукном. От неожиданности Донован потерял дар речи, но Молотов явно ждал прихода Сталина. Он представил своего гостя, который наконец смог выговорить:
— Я очень рад, что удостоился чести увидеть вас, маршал Сталин…
— Садитесь, — предложил всем нам Сталин и сам опустился на стул в середине стола. — Я много о вас слышал, господин Донован, и решил воспользоваться вашим приездом в Москву, чтобы познакомиться лично. Говорят, контора, которой вы руководите, работает очень успешно.
— В свою очередь я хочу сказать, — поспешил ответить взаимным комплиментом Донован, — что советская разведка заслуженно пользуется во всем мире самой высокой репутацией. Поэтому я и предложил господину Молотову организовать обмен информацией между нашими организациями.
— А почему бы нам не наладить такое сотрудничество на постоянной основе? Создать представительства ваших и наших служб в Москве и Вашингтоне на базе взаимности? — предложил Сталин.
Донован повернулся в сторону Гарримана, как бы призывая его первым ответить на предложение советского лидера.
После краткой паузы Гарриман заявил, что считает эту идею полезной и поддерживает ее. Донован тут же присоединился к мнению посла США.
Казалось несколько странным, что по столь деликатному вопросу оба американца выразили свое согласие без предварительной консультации с Вашингтоном. Из мемуаров Гарримана мы теперь знаем, что он, будучи в Тегеране, обсуждал с президентом Рузвельтом аналогичную идею и получил от него принципиальное согласие. Зная о советской одержимости секретностью, Гарриман много думал о том, в какой форме поставить этот вопрос в Москве. Неожиданная инициатива Сталина облегчила задачу посла. А быть может, «хозяин» решил упредить американцев, тем самым как бы подтвердив эффективность советской разведки. Ведь в апартаментах Рузвельта в здании советского посольства в Тегеране, несмотря на все усилия американских спецслужб оградить президента от подслушивания, продолжали исправно действовать кагэбистские «жучки». Каждое утро я получал для Молотова напечатанные на кремлевской бумаге «верже» листки с пропусками, в которые от руки были вписаны фамилии собеседников Рузвельта. Такие же тексты доставлялись Сталину, и он, конечно, знал о разговоре Гарримана с Рузвельтом насчет возможного сотрудничества американской и советской разведок…
После принципиального решения этого вопроса Сталин еще некоторое время оставался в кабинете Молотова. В ходе дальнейшей беседы Донован рассказал о своей недавней поездке в Индию и о ставшем популярным среди тамошних националистических кругов японском пропагандистском лозунге: «Азия для азиатов». Под этим флагом некий майор Сингх возглавил Индийскую Национальную Армию, провозгласившую борьбу против британцев. Сталин внимательно слушал, возможно вспоминая теперь уже потерявший смысл план создания «правительства в изгнании» в Индии…
Последующие несколько дней Донован вел переговоры с руководством НКВД. Без особых сложностей обе стороны пришли к соглашению о создании в каждой из столиц специальных миссий, состоящих из одного офицера и небольшого технического аппарата.
Гарриман и Донован были в восторге. Но спустя два месяца президент Рузвельт похоронил эту идею. Гарриман считает, что ему подставил ножку адмирал Леги, руководитель штаба Белого дома, который его вообще недолюбливал.
В действительности дело было в том, что президент просто передумал. Наступил 1944 год, год новых, для Рузвельта четвертых, президентских выборов. В условиях начавшейся острой предвыборной борьбы соглашение о сотрудничестве КГБ — ЦРУ могло быть ловко использовано противниками Рузвельта.
Микоян о смерти Литвинова
Поначалу меня удивило, что по мидовскому реестру китайская провинция Синьцзян выделена в особую единицу и ее курирует замнаркома Деканозов. Однако вскоре узнал, что эта провинция фактически управляется Москвой. В том, что так сложилось, важную роль сыграл советский генконсул в Урумчи Апресян (Адресов). Он установил дружеские отношения с правителем Синьцзяна «дубанем» Шэнь Шицаем, добившись того, что тот превратил эту китайскую провинцию в советский район. Приезжая со всей семьей на лечение и отдых в СССР, Шэнь Шицай неоднократно встречался с «вождем народов». Однажды «дубань» попросил принять его в члены ВКП(б).
— Можете считать себя членом Всесоюзной Коммунистической партии большевиков, — великодушно объявил Сталин. — Однако сейчас, по политическим соображениям, об этом говорить не следует.
И «дубань» действительно считал себя советским человеком, был дисциплинированным членом партии, беспрекословно выполнял указания Москвы, передал в распоряжение Кремля природные ресурсы своего богатого края. Сделка держалась тогда в строжайшей тайне.
Сталин высоко ценил деятельность генконсула Апресяна в Синьцзяне, осыпал его почестями, хвалил за то, что тот сумел привить в широких массах этой провинции симпатии к Советскому Союзу. Позднее мне рассказал Микоян, что, когда наши отношения с гоминьдановским Китаем изменились и Синьцзян пришлось вернуть Чунцину, Сталин заметил в узком кругу: «Апресян слишком много знает». То был сигнал: заслуженный генконсул стал опальным. Его участь была решена. Но на сей раз «хозяин» хотел избежать излишнего шума. Он решил тихо убрать Апресяна. Дальше события развивались по отработанной схеме.
Приехав из Урумчи в очередной отпуск, Апресян отправился отдыхать в Абхазию. Там, на горной дороге, произошла автомобильная катастрофа, и Апресян погиб. Ни у кого из окружения «вождя» не было сомнения, что катастрофа подстроена самим Сталиным. Они ведь слышали приговор: «Слишком много знает!..»
В первые годы войны Деканозов несколько раз ездил к «дубаню» в Урумчи, где уже находился новый советский генконсул Бакулин, типичный аппаратный работник. Отношения при нем с Шэнь Щицаем стали ухудшаться, и поездки заместителя наркома ничего не могли изменить.
Вскоре Чан Кайши по-своему расправился с «дуба-нем», приказав обезглавить его, и окончательно вернул Синьцзян Китаю.
Впоследствии у меня было несколько доверительных бесед с Анастасом Ивановичем Микояном. Они происходили как бы случайно, когда я приходил к нему по какому-нибудь конкретному делу. После того, как интересовавший меня вопрос был решен, он обычно предлагал мне задержаться, посидеть, вспомнить старое. Заказывал чай с сушками. Мы располагались в креслах друг против друга, и он начинал рассказывать какую-либо захватывающую историю, связанную со Сталиным. Когда Микоян в 60-е годы занимал пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР, его секретарь меня предупреждал, что у Анастаса Ивановича для меня имеется не более пяти минут. Поэтому я старался укладываться в отведенное мне время и тут же собирался ретироваться. А когда Анастас Иванович задерживал меня, я ссылался на предупреждение его секретаря. А он с хитрой улыбкой говорил:
