Морис Дрюон - Заря приходит из небесных глубин
Небольшие белые дворянские усадьбы, окруженные прекрасными парками, чьи отлогие лужайки спускаются к тихим речкам, строгие аристократические особняки в городках, живущих сами по себе, лавки, приятно пахнущие зерном, полотном или пряностями, пристройки мелких ремесленников — именно эти декорации и пейзажи Бальзак населил всеми социальными типами и всеми страстями. На берегах Туэ, к западу от Сомюра, все еще были видны тополевые рощи папаши Гранде, а однажды я совершил паломничество в замок Саше, где, полагаю, была написана «Лилия долины». Я отправился туда в коляске, поскольку коляски тогда были многочисленнее, чем такси, с той же скоростью, что и сам Бальзак, под то же цоканье копыт и по дороге с той же тряской.
Мне достаточно вновь открыть один из луарских томов «Человеческой комедии», чтобы вновь обрести этот запах сирени, сенокоса или грибов, которые по прихоти часов или времен года пропитывают воздух Анжу; чтобы вновь обрести этот столь ясный, столь особый, столь пастельный свет — будто все голуби потеряли в небе перья со своих горлышек.
Не могу отрицать, что в этих воспоминаниях есть немного ностальгии, стало быть, приукрашивания. Но ведь и вся провинция состоит из наслоившихся друг на друга ностальгических воспоминаний.
В ту сом юрскую зиму и весну область Анжу, после Нормандии моего детства, стала одной из моих Франций, совокупность которых и составляет мою Францию. Позже я добавлю к ней еще Прованс и Аквитанию.
20 апреля 1940 года в полдень, отстояв накануне свой последний караул у ворот Школы и разделив со своими товарищами по комнате прощальный ужин, я уехал из Сомюра. Кроме небесно-голубого кепи легкой кавалерии у меня еще были прекрасные нашивки в виде удлиненного трилистника на рукавах и бамбуковый стек под мышкой. Отныне ко мне обращались «господин лейтенант», поскольку таково было традиционное обращение к аспирантам.[39]
Вопреки всем опасениям, которые были у нас полгода назад, в начале обучения, война без нашего участия не закончилась.
4 марта мужественная Финляндия, наводненная советскими войсками, была вынуждена прекратить борьбу. 19 марта Гитлер, демонический диктатор, и Муссолини, смехотворный диктатор, встретились на итало-австрийской границе, на Бреннерском перевале, и с большой помпой укрепили свой извращенный союз. 10 апреля немецкие войска вторглись одновременно в Данию и Норвегию. Вскоре Копенгаген и Осло были захвачены. Так еще две страны подпали под иго нацистов.
Франция и Англия решили отправить экспедиционный корпус в Нарвик, чтобы оказать помощь норвежцам.
Правительство Даладье уступило место правительству Поля Рейно, но Даладье сохранил там портфель министра обороны.
Что касается маленького главнокомандующего Гамелена, то он продолжал мерить шагами казематы Венсенского замка.
XI
Прощание с поэзией
Мой двадцать второй день рождения выпал на десятидневный отпуск, который был нам предоставлен по выходе из Сомюра. После этого мне надлежало отправиться в центр Монлери, чтобы получить назначение в часть. За эти дни мы с женой совершили большую экскурсию по другой части Луары, вверх к Орлеану, чтобы посетить в Жерминьи-де-Пре, среди полей, древнейшую церковь Франции: маленькую, совсем простую и строгую каролингскую часовню с еще византийскими пропорциями — свидетельство веры раннего Средневековья.
Затем мы направились в аббатство Сен-Бенуа-сюр-Луар, куда прибыли в час последнего посещения. Нашим гидом стал то ли церковный сторож, то ли ризничий — маленький пожилой человечек с лицом горгульи, в баскском берете и в довольно потертой темно-синей пелерине, какие носили школьники и бедные священники. Он шел быстрым подпрыгивающим шагом и монотонно бубнил, как сторожа при монументах, привыкшие по десять раз на дню повторять одно и то же. Но сам его рассказ был далеко не зауряден: об основании аббатства в VII веке, о бенедиктинском уставе, о самом святом Бенедикте, чье тело было перевезено сюда; о романском искусстве, одним из шедевров которого стала эта церковь; о школах, которые тут основали Карл Великий и Людовик Благочестивый, о Папе Герберте, который был одним из здешних аббатов, о могиле Филиппа I и о самом этом короле… Он сыпал подробностями, сплетая историческую эрудицию с монастырской проповедью и высказывая порой необычные эстетические суждения. Решив, что молодые посетители оценили его речи, он расщедривался все больше и больше.
А в конце экскурсии, стоя в затененном углу у церковных дверей, протянул руку: «На поддержание базилики, пожалуйста…»
Положив ему в ладонь свою лепту, я сказал: «Спасибо, господин Макс Жакоб…»
Он вздрогнул от деланого удивления. «Вы меня узнали? Вы знаете, кто я такой?»
Чего проще! Будто школьный берет мог скрыть его большеносое лицо, будто каждый не знал, что этот странный, барочный, непредсказуемый поэт, но которою по разным причинам ценили Клодель и Жид, стал привратником в Сен-Бенуа!
Он родился в Кемпере, в лавке еврейского антиквара. Кемпер для еврея — это и в самом деле край света, разве только перепрыгнуть через Атлантику. Было что-то необычное уже в этом его рождении. Прибыв в Париж с мечтой войти в «администрацию», он, забавляясь, перебрал множество ремесел: преподаватель игры на фортепьяно, секретарь у поверенного, продавец, подметальщик, журналист, критик искусства, предсказатель, художник. Он был другом Аполлинера и Пикассо во времена Бато-Лавуар,[40] вплоть до того, что делил с этим последним комнату. Созданное им множество разрозненных произведений относительно мало читаемо, но полно находок. Первая известность пришла к нему как к беспощадному и забавному романисту.
Как поэт, он был способен и на патетические вирши:
Знал ли ты меня продавцом газет,
На Барбесе или под линией метро?
Чтобы добраться до Института,
Мне подвиг надо было совершить…
И на мистические мучительные признания:
Боюсь тебя обидеть,
Когда взвешиваю
В своем сердце и своих творениях
Твою любовь, которой себя лишаю,
И другую, от которой умираю.
Поскольку с ним произошло незаурядное приключение: он увидел, как ночью на стене его комнаты появилось тело Христа в желтом одеянии.
«Моя плоть упала на землю! Я был раздет молнией! О немеркнущий миг! О! Истина, Истина! Слезы Истины! Радость Истины!»
Церковь остерегается визионеров. Ей понадобилось больше пяти лет, чтобы признать это обращение и крестить его. Он удалился в Сен-Бенуа, в первый раз, потом вернулся в Париж, опять смешался с литературной фауной Левого берега, путешествовал и в итоге опять оказался в Сен-Бенуа, чтобы взять на себя, искренне и подчеркнуто, роль смиренного, бедного, убогого служителя.
