Анри Труайя - Оноре де Бальзак
Бальзак должен обеспечить журналу раздел литературной критики. Он пользуется этим, чтобы обрушиться на Эжена Сю и Анри де Латуша, но особенно на ненавистного Сент-Бёва. Потешаясь над «Пор-Руаялем», он осмеливается написать: «Когда вы читаете Сент-Бёва, на вас наваливается скука, похожая на моросящий дождь, который пробирает до костей». Это был его ответ на саркастический отзыв Сент-Бёва о его «Отце Горио». «Пармской обители» Стендаля он, напротив, посвящает восторженную статью, утверждая, что господин Бейль написал книгу, в которой великолепна каждая глава. Это тем более заслуживает уважения, что никто вокруг Стендаля не заметил. Оноре прославляет и Гюго, «величайшего поэта XIX века», и Фурье, чьи идеи отвечают его собственным.
К несчастью, у «La Revue» оказалось немного читателей, он быстро выдохся и после публикации трех номеров в сентябре 1840 года закончил свое существование. Дютак и Бальзак потеряли тысячу восемьсот франков. Очередная неудача на поприще журналистики окончательно выбила писателя из седла. Ему кажется, весь мир объединился против него. Оноре даже не осмеливается пожаловаться Ганской: как-то Ева воспримет его бесконечное невезение. За 1840 год он отправил ей всего шесть писем. В качестве извинения говорит, что у него не всегда есть деньги оплатить почтовые расходы: «тяжелое» письмо в Россию стоит десять франков. А для него теперь каждый су на вес золота. Жить в Жарди стало невозможно из-за постоянных визитов кредиторов. Пришлось выставить его на торги и продать за семнадцать тысяч пятьсот пятьдесят франков. Строительство, обустройство земли, содержание обошлись почти в сто тысяч. Но по совету своего поверенного, господина Гаво, Бальзак продал все подставному лицу, некоему Жану-Мари Кларе, архитектору. В результате этого маневра кредиторам пришлось довольствоваться более чем скромной суммой, не идущей ни в какое сравнение с реальными долгами писателя, который, таким образом, сохранил за собой Жарди.
Через подставное лицо, теперь это была госпожа Брюньоль, был снят домик в Пасси. Главный вход его был со стороны улицы Басс, черная лестница выходила на крошечную улицу Рок, и посторонние о ней не догадывались, что давало определенные преимущества на случай визита судебного исполнителя: оставалось только добраться до станции, а оттуда дилижансом до Пале-Руаяль. В Пасси Бальзак чувствовал себя, как в деревне: это был небольшой городок у стен Парижа, известный своими термальными источниками и садами, очень тихий, без особых затей. Чтобы сохранить в тайне место своего пребывания, Оноре придумал для посетителей специальный код: они звонили в дверь на улице Басс, произносили консьержке пароль, говорили, что хотят повидать госпожу Брюньоль, и только после этого попадали в святая святых.
Филиберта-Луиза Брюньоль родилась в 1804 году в Ньевре. Когда-то она была любовницей Латуша. Марселина Деборд-Вальмор познакомила с ней Бальзака, и тот, всегда трепетавший перед частичкой «де», переименовал ее в госпожу де Брюньоль. Она оказалась незаменима: экономка, сиделка, ее можно было послать с мелкими поручениями и доверить ей великие мысли. В ее присутствии заботы повседневной жизни отступали. Она выпроваживала назойливых посетителей, ходила за покупками, если надо, разговаривала с издателями, редакторами, совала свой нос в договоры, успевая при этом следить за чистотой и за тем, что творится на кухне. Порой Бальзак не без удовольствия смотрел на эту дородную, несколько рыхлую, с грубоватыми манерами, но энергичную и умную женщину. Конечно, соперничать с госпожой де Берни, герцогиней д’Абрантес, графиней Гидобони-Висконти или госпожой Ганской она не могла. Но формы ее были внушительны, а преданность выходила далеко за рамки простой доброжелательности. Каждая женщина способна дать счастье. Главное – не сравнивать. Госпожа де Брюньоль не какая-нибудь льстивая кокетка, но надежная спутница. И Бальзак обращается к ней за услугами, которые не входят в перечень ее работ по дому. Став его любовницей, она продолжает вести себя так, словно ее не повысили в звании. Он поздравляет себя с тем, что разом убил двух зайцев.
И все было бы хорошо, если бы не матушка: произведя подсчеты, Оноре пришел к выводу, что дешевле всего обойдется, если она обоснуется у него на улице Басс. К тому же, быть может, с годами нрав ее изменился. Итак, сын решает попробовать и пишет сестре: «Дней через десять комната матушки будет готова… Скажи ей, чтобы она взяла у тебя свою перину, часы, подсвечники, две пары простынь, белье. Я заберу все это 3 или 4 декабря. Если она захочет, будет счастлива, но напомни ей, что надо быть готовой к счастью и стараться его не вспугнуть. Помимо ежемесячных ста франков, у нее будет компаньонка и служанка. О ней будут заботиться, как сама матушка того пожелает. Я попробовал устроить ей элегантную спальню, с персидским ковром, который был у меня на улице Кассини. Попроси ее не сопротивляться в том, что касается ее внешнего вида – мне было бы мучительно видеть ее плохо одетой… она должна выглядеть так, как должно, иначе причинит мне невыразимые страдания».
Увы! После нескольких недель совместной жизни Бальзаку пришлось признать, что его мать способна посеять бурю в самом спокойном уголке: атмосфера была наэлектризована ее стычками с госпожой де Брюньоль и сыном. Очень скоро ему стали невыносимы беспочвенные ссоры, сотни раз повторяемые упреки, крики, вздохи, глаза, возведенные к небу. Если так будет продолжаться и впредь, о работе придется забыть. Но через полгода госпожа Бальзак сама поспешила уехать из дома, где ее сын компрометирует себя связью с женщиной низкого происхождения. «Когда я соглашалась жить у тебя, мой дорогой Оноре, думала, что смогу быть счастливой. Но быстро поняла, что не в силах выносить мучения и бури твоей жизни. Я терпела, пока считала это нужным тебе. Когда же осознала по твоей холодности, что мое присутствие терпят по необходимости и что я не только не в радость, но, напротив, раздражаю тебя, мое положение стало невыносимым. И это заставило меня найти слова, которые так огорчили тебя. В мгновение я приняла решение покинуть твой дом. Пожилым людям, уверена, нечего делать рядом с молодежью! Пишу тебе, чтобы поставить в известность, что 25-го числа сего месяца я высказалась в том смысле, что мое содержание можно свести к ста франкам в месяц. Прошу тебя выдать мне эту сумму в качестве задатка, а также в счет не выданных мне тобою ранее денег, из которых мною получено только шестьсот. Я сказала о своем решении госпоже де Брюньоль, которая ответила, что этих денег мне не видать. Я ни на минуту не сомневаюсь, что она несправедлива по отношению к тебе, раз у нее подобные мысли… Не буду говорить об огорчениях, коих причина в твоем равнодушии, ты, должно быть, отказываешь мне в этой грустной привилегии, которая называется чувствительностью… Твоя мать, вдова, госпожа де Бальзак». С Лорой она поделилась, что не осуждает госпожу де Брюньоль: та, безусловно, женщина порядочная, любезная, деятельная, бдительно следит за расходами Оноре, но у нее есть определенные «недостатки», скрыть которые невозможно. Помимо всего прочего, мать отказывалась признать порабощенность сына его творчеством. Почему, опубликовав так много книг, он все еще зависит от милости кредиторов? Будь он экономнее, лучше бы помогал семье. Вот и братец Анри, вновь обосновавшийся на острове Бурбон и вновь оказавшийся в бедственном положении, пишет о том же: «У нас нет ни одежды, ни куска хлеба, ни надежды, что в скором времени они появятся, если только не подоспеет помощь из метрополии. Или я ошибся, обращаясь к тебе?» Один из его приятелей, отправляющийся во Францию, согласен дать взаймы тысячу франков: «Могу я рассчитывать, что ты отдашь эту сумму в течение трех месяцев? У нашей матери, быть может, нет средств, и это убьет ее, так что лучше не просить. А для тебя, думаю, подобная сумма не составит труда, и потому настоятельно прошу тебя об этом». Бальзак еле сдерживается: со всех сторон к нему тянут руки, одни – за помощью, другие – за долгами. У него же – только его книги. И он должен разобраться со всеми: с близкими и их нуждами, с озлобленными кредиторами, собственными роскошествами.
