Феликс Медведев - Мои Великие старухи
– А что вы сегодня думаете о нем, ведь он погубил вашу семью, уничтожил отца.
– Это был великий злодей. Его нельзя назвать ничтожеством или слабым. Главная его черта – властолюбие. И еще мне кажется, что он был трусом. Он боялся потерять власть. И от этого всех подозревал. Но я не историк и не могу судить широко. Скажу при этом, что когда он умер, я плакала. Было ощущение катастрофы.
– Несмотря на то, что он убил вашего отца?
– Я долго не верила в это, да и мать скрывала. Мне говорили, что отец уехал. Он ведь и впрямь часто бывал за границей, то послом в Швеции, то в Чехословакии. И я не стала Павликом Морозовым, верила, что отец прав. Ведь он меня воспитывал, как честный коммунист. Он в партии состоял с 1907 года, а по должности в революцию был начальником штаба вооруженных сил в Москве. В комсомол я не поступила: требовали отречься от отца. Я ответила отказом.
– Вы все знаете об обстоятельствах смерти отца? На Лубянку ходили?
– Да, мне дали его дело. Он держался до конца, отрицал вину. А взяли его, скорее всего, за вторую жену. Он привез ее из Праги. 8 февраля 1938 года на заседании тройки отца приговорили к смерти и через два дня привели приговор в исполнение. А знаете, где?
– Догадываюсь, на улице 25-го Октября, где сейчас памятник Ивану Федорову, там был горвоенкомат.
– Точно. Судили его вместе с Антоновым-Овсеенко. Вместе и расстреляли.
– Личная трагедия не сломила вас, вы не озлобились на весь мир. Миллионы людей знают вас, как веселого доброго человека.
– (Смеется.) Да, я не злая и не желчная. Не успела всего этого накопить, потому что занималась любимым делом – театром, искусством. Окончила цирковое училище, что называется, по проволоке ходила. Не клянчила ни званий, ни наград. Не давали – в обморок не падала.
– Ну, сейчас-то вы самая что ни на есть народная…
– Ну уж, конечно, при этом звании…
– Много страшных событий прошло на ваших глазах, вы много пережили. Что осталось в памяти? Убийство Зинаиды Райх до сих пор остается загадкой…
– Помню по тогдашним разговорам, убили ее в собственной с Мейерхольдом квартире. Соседи слышали страшные крики, на полу остались кровавые пятна. Ходила версия ограбления. Не уверена, что когда-нибудь мы узнаем правду об этом страшном злодействе. Как, впрочем, и о гибели Всеволода Эмильевича[24]. Разное говорили. Будто бы чуть ли не в 50-х годах где-то в лагерях какой-то старик ставил гениальные спектакли. Но поверить в это нелегко.
– А убийство Зои Федоровой[25]? Это уже наши времена…
– Ну, что-то вас тянет на чернуху… Что сказать? Таинственное убийство. Что предшествовало? Дочь уехала в Америку, к отцу, Зоя, по слухам, тоже собиралась. И вдруг… Меня на допросы затаскали. В прокуратуру. В то время мы были вместе заняты в съемках картины «Шельменкоденщик», и меня выспрашивали, кто мог с ней расправиться. А я им, естественно, говорила, что хотела бы узнать об этом от них.
– Скажите честно, если бы не ваш, простите, легкомысленный кабачок «Тринадцать стульев», вы были бы так невероятно знамениты? Как вы чувствовали себя после его закрытия?
– Пусть это не звучит нахально, но я всегда была известной как актриса театра и кино. Но, конечно, многомиллионную всенародную популярность могло дать только телевидение. Я это ощущаю до сих пор. Сколько людей воспитывалось «кабачком», сколько людей находило в нем отдохновение. Еду куда-нибудь с концертом, играю, рассказываю, а из зала кричат: «Давайте пани Монику!»
Я понимаю публику – пятнадцать лет мы тащили этот воз, не шутка. Люди к нам привыкли, мы входили в каждый дом, как свои, родные. И это наше счастье. Отголоски этой славы я ощущаю и сегодня. Еду с дачи в электричке, в штопаных носках и драных тапках, слышу, шушукаются: «Она? Неужели пани Моника?» Да что простые люди, не секрет, что нас очень любил сам Леонид Ильич. Как-то раз я не могла приехать на выступление, так он интересовался, что случилось.
– Ольга Александровна, кто, по-вашему, в «сатирическом» коллективе был самым смешным? Папанов?
– Папанов был, конечно, очень смешным. Но одновременно и очень глубоким. Чего стоит роль Серпилина в фильме «Живые и мертвые». Мишулин – комик, но как прекрасно он сработал в «Белом солнце пустыни».
– Над Андреем Мироновым вы, наверное, выплакали все слезы?
– Это была какая-то библейская история. Почти одновременно ушли из жизни два едва ли не самых известных комедийных актера нашего цеха. Здоровый, молодой, красивый, богатый, популярный Миронов. Ему было 46. Папанову – 64. Жутко и страшно, и так несправедливо.
– На вашем столе я вижу не Пушкина и не Островского, а биографию Николсона – кумира Голливуда.
– Любимый мой актер.
2000
Глава 35. Наталья Решетовская: последнее интервью
Мы были знакомы семнадцать лет. С той еще поры, когда она пребывала в глубокой опале: Солженицын вычеркнул ее из своей жизни новым браком, детьми, и многие его поклонники не простили первой жене писателя изданную ею в Агентстве печати «Новости» книгу «В споре со временем», которая, как считали, была написана в сотрудничестве с КГБ.
Я пришел к ней в квартиру на Ленинском проспекте, которую она превратила в музей мужа-писателя, лауреата Нобелевской премии. Наталья Алексеевна поразила меня силой духа, феноменальной организованностью в творчестве и быту, ясным аналитическим умом, логикой суждений, удивительной упорной верностью делу, слову и… своему великому бывшему мужу. Мне даже тогда показалось, что в этом «овеществленном» фанатизме было нечто мазохистское – жить рядом с вещами оставившего ее мужа, молиться на них, оберегать этот пантеон. Возможно, так она хотела загладить свою вину перед человеком, которого очень любила. Возникшая раковая болезнь (которая вроде бы отступила, как, кстати, отстала опухоль когда-то и от самого Солженицына) усугубляла драматическую ситуацию.
Тогда мы почти подружились: я рассказал о Решетовской в печати, пригласил ее в «Зеленую лампу» с первым на ТВ сюжетом о вермонтском сидельце.
…С той поры прошло много лет, и вот я снова позвонил Наталье Алексеевне. Она обрадовалась, пригласила в гости. Если бы я знал, что старый недуг все же догнал несчастную женщину, то, может быть, не поехал и не мучил бы Наталью Алексеевну расспросами. Хотя, возможно, предчувствуя скорый уход, она хотела еще раз поговорить о самом больном…
– Наталья Алексеевна, когда Солженицын в 1994 году вернулся на родину, вы мечтали о встрече с ним?
