Феликс Медведев - Мои Великие старухи
– Была ли у вас машина? Пользовались ли кремлевскими льготами?
– Машину нам выделили, когда он стал генсеком. Все последние годы мы жили на даче за Барвихой, в Усове. Потом на даче в Огареве. А за продуктами я ходила сама. Конечно, в цековских магазинах выбор продуктов был лучше. Но с Константином Устиновичем всегда были проблемы. Когда, скажем, ему полагался новый костюм, то с великим трудом удавалось его уговорить поехать на примерку. Всего костюмов у него было пять-шесть: летние, повседневные и праздничные.
– Что Константин Устинович больше любил из еды?
– Очень любил пельмени, мясо по-домашнему. Сам его и готовил. Получалось очень вкусно с картошкой. Я прошла с мужем целую школу лепки пельменей. Когда был жив его папа, Устин Демидович, то мы при готовке пельменей чинно, как на параде, выстраивались и делали до 400 штук. Один готовил тесто, другой его раскатывал, кто-то вырезал стаканчиком, кто-то клал фарш.
– Что же пили под такую прекрасную закуску?
– Муж пил только по праздникам, коньяк или водку. Но много не пил. Пьяным я его не помню.
– Какой была зарплата, приносил ли он ее или откладывал на сберкнижку?
– Зарплату всегда приносил всю, и я ею распоряжалась. Я знала, что и кому надо купить. Предпоследняя его зарплата на посту секретаря ЦК была 400 рублей, а когда стал генсеком, стал получать 600 рублей. Машина тогда стоила 3000.
– Известно, что Андропов писал стихи, а ваш муж любил поэзию? Какие поэты ему нравились?
– Очень любил Есенина, Некрасова, знал их наизусть. Любил также Твардовского. Конечно, боготворил Пушкина и Лермонтова. Когда мы на отдыхе в Кисловодске гуляли по парку, он читал мне стихи «Выхожу один я на дорогу». Наш брак был счастливым. Костя ни разу не обидел меня ни словом, ни действием. По его взгляду, по его первой реакции я понимала, что он чем-то недоволен, и старалась поправить дело. Мы все прощали друг другу. И вместе прожили 42 счастливых года.
2000
Глава 34. Ольга Аросева: «люблю людей, которые смеются»
Ольга Аросева, народная артистка СССР, родилась 21 декабря 1925 года в Москве. Отец, Александр Яковлевич Аросев – один из руководителей Московского революционного восстания в 1917 году, затем – дипломат. Мать, Ольга Вячеславовна Гоппен, родом из польских дворян, окончила институт благородных девиц, работала секретарем-референтом у Полины Жемчужиной, жены Вячеслава Молотова. В роду Аросевой – польский аристократ, усмиритель польского восстания 1863–1864 годов Михаил Муравьев, купец первой гильдии, актеры.
Детство Ольги Аросевой прошло за границей – в Париже, Стокгольме и Праге. В 1933 году семья вернулась в Москву.
– В своей родной «Сатире», Ольга Александровна, вы уже, кажется, более 55 лет. Это же подвиг! О своем служении театру вы даже книгу написали…
– Книга не только о театре. Мои мемуары – о театре, о детстве, о родителях, о том отрезке времени, который Бог подарил мне на этом свете. С кем зналась, дружила, кто на меня влиял. Это не личная жизнь, не романчики.
– О романах ни словечка? Не поверю. Я слышал, что у вас была бурная жизнь.
– Нормальная, но зачем обо всем этом рассказывать. Я не люблю сплетен. Для меня моя жизнь – творчество. И потом, я прожила огромный исторический отрезок времени. Очень интересный.
– Некоторые ваши коллеги по «Сатире» все же решаются на откровенно-лирические мемуары.
– Намекаете на книгу об Андрюше Миронове. Но тоска – говорить о той книге и об авторе. Хотя я считаю, что человек имеет право писать о чем угодно, в том числе и выражать всяческие фантазии, но нельзя все и всех чернить на этом свете. И делать виновниками своих неудач других.
– Ваш театр всегда был отдушиной для зрителей, не так ли?
– Да, вы правы, он был перекрестком, на который сходились, с одной стороны, зрители, с другой – те, кто «наезжали», недовольные смелостью театра, правдой его спектаклей. Ведь именно Театр Сатиры заново возродил пьесы Маяковского «Клоп» и «Баня», которые ставились еще у Мейерхольда. Мы ставили Эрдмана, которого не решались показывать даже Станиславский и Мейерхольд. Мы инсценировали «Теркина на том свете» Твардовского. Конечно, мы тоже боялись цензуры, запретов, но дело свое делали честно, потому что знали, что нельзя у народа истребить желание смеяться.
– Вы комедийная актриса, и вам, наверное, ближе человек, который смеется?
– Конечно, я оптимист по природе. Я люблю смеяться и люблю людей, которые смеются.
– Как же быть с теми, кто приходит к вам в плохом настроении? Или у вас самой кошки на душе скребут; как получается веселить других?
– Не важно, какое у меня настроение, моя профессия – поднимать настроение. Бухгалтер с плохим настроением все равно должен выдать зарплату.
– А плакать, когда нужно, умеете?
– Конечно, плачу. Актерский дар, способности. Актер ставит себя в положение героя и плачет, если надо.
– Если «сатировцы» такие смелые, скажите, когда вы перестали бояться анекдотов? Наверняка рассказывали их только по кухням?
– Нет, открыто, не боялись. Только герои менялись, то Чапаев, то армяне, тот евреи, а нынче «новые русские».
– Не всегда ваша жизнь была веселая, беззаботная. Переживали ведь и серьезные времена?
– Конечно. В этой квартире я живу десятки лет и только недавно сделала ремонт. Отдирала обои и зачитывалась старыми газетами: война на Ближнем Востоке, наш Даманский. А ведь я ездила туда поднимать дух бойцов в их противостоянии с китайцами. Прямо под бомбы. Помню, начальник заставы Константиновский возмущался, кто это ему артистов нагнал, как снег на голову свалились, отправить их надо обратно. А один солдатик и говорит: «Товарищ полковник, но они же к нам с душой». Помню, как мы пошутили над одним нашим чтецом, который слишком громко декламировал: «Тише, тише, китайцы услышат и ударят по нам».
– А вы боялись?
– Нет. Я ведь и в Афгане была. Не боялась. Правда, как и другие, не боялась только по легкомыслию, не понимая ситуации.
– Ольга Александровна, вопрос неожиданный: чем пах Сталин?
(Молчит.)
– Ну чем пах Сталин, ведь вы сидели у него на коленях?
– А… Не на коленях, он держал меня на руках. Было это на параде в Тушино в 35-м году. Там был и мой отец, приближенный к Кремлю, посол. Вот мне и «повезло» побывать на руках вождя народов. А чем он пах… Да табаком.
– А что вы сегодня думаете о нем, ведь он погубил вашу семью, уничтожил отца.
– Это был великий злодей. Его нельзя назвать ничтожеством или слабым. Главная его черта – властолюбие. И еще мне кажется, что он был трусом. Он боялся потерять власть. И от этого всех подозревал. Но я не историк и не могу судить широко. Скажу при этом, что когда он умер, я плакала. Было ощущение катастрофы.
