Штурм Берлина - Воспоминания, письма, дневники участников боев за Берлин
Нас собралось семнадцать человек. Всем были указаны места, череа которые мы должны были проникнуть в здание.
Я быстро побежал к назначенному окну, бросил в него противотанковую гранату и сейчас же после взрыва вскочил в окно. В комнате был железный ящик. Я лёг за него. Потом вижу: два немца заглядывают в дверь и что-то кричат. Короткой очередью из автомата я срезал обоих. В этот момент в окне появляются два моих товарища, и мы втроём устремляемся в коридор. Тут уже, оказывается, и другие наши бойцы есть.
Мы прорываемся к лестнице, расчищаем дорогу гранатами и автоматами, подымаемся всё выше и выше. Немцы, отстреливаясь, уходят на чердак. Мы понимаем, что они через чердак хотят улизнуть куда-то во внутренние дворы, и не отстали от них ни на минуту. Едва я подбежал к двери на чердак, как навстречу мне кидается с винтовкой немец. Но он не успел выстрелить – я убил его из пистолета. Все-таки борьба у этой двери продолжалась минут двадцать. Я боялся, что немцы улизнут с чердака, но, ворвавшись в него, мы увидели, что этот чердак перегорожен толстой стеной и немцам нет отсюда никакого выхода: одни сбились в противоположном конце, а другие мечутся из угла в угол. Мы залегли за ящиками с песком и открыли по ним огонь. Они не хотели сдаваться, и мы их всех уничтожили.
Младший сержант Н. НИКИТЧЕНКО
ГВАРДИИ КАПИТАН В. ИЛЬИН
Гаубицы продвигаются вперед
Утро 30 апреля, как и все предыдущие, хмурое и холодное. Моросит мелкий дождь. Вместе с каплями дождя на землю падает пепел. Едкий дым от горящих зданий ест глаза.
Ночью наша артиллерия была переподчинена командиру стрелкового полка гвардии подполковнику Жеребцову.
Наши гаубицы находились в самом центре Берлина, в районе станции Берзе, и каждому орудию была поставлена задача разбить дом. Другим путем выбить фаустников и автоматчиков из зданий не была возможности. Артиллеристы сделали своё дело, и железнодорожная станция была с хода взята. Основные силы немцев откатились, но на перекрёстках улиц они оставили фаустников и автоматчиков, преграждавших продвижение танкам и артиллерии.
Наша пехота, где подвалами, где чердаками, а где просто перебежкой по дворам, продвинулась на два квартала и, встретив сильное сопротивление противника, остановилась. Нужна была поддержка танков и артиллерии. Танки двинулись было на помощь, но первые же три машины, дойдя до перекрёстка улицы, запылали, подожжённые немцами.
Пехота законно требовала поддержки артиллерии, но мы, скованные заградительным огнём противника, не могли двинуться с места. Между тем обстановка не позволила действовать с закрытых позиций – это не дало бы нужного эффекта. Действенной могла быть только прямая наводка. Гвардии подполковник Жеребцов потребовал любыми средствами продвинуть наши гаубицы.
Признаться, мне стало как-то не по себе. Я только что вернулся с одного задания – уточнял расположение каждого орудия. Я видел, что представляют собой улицы – это был ад кромешный. За два предыдущих часа я на своём пути каждую секунду встречался лицом к лицу со смертью и уцелел только благодаря счастливой случайности. И по этим улицам предстояло вручную выкатить гаубицы, протащить их к укрытию, где стоят автомашины, а затем, прицепив орудия, на полном ходу проскочить четыре квартала, простреливаемые немцами.
Но разве можно было промедлить хоть минуту с выполнением приказа?
И надо сказать, что орудийные расчёты проявили исключительное бесстрашие. При помощи канатов, а то и просто вручную, под беспрестанным обстрелом автоматчиков орудия были выкачены из простреливаемой улицы.
Но это только часть задачи. Предстояло самое трудное – проскочить под огнём четыре квартала и развернуть орудия к бою.
Чтобы не иметь излишних потерь, я отправил расчёты к месту будущего боевого порядка артиллерии пешком, в обход через проходы, проделанные пехотой, – из дома в дом, из подвала в подвал. Эту дорогу я знал отлично, так как ночью не раз пробирался к командирам дивизионов, находившимся в боевых порядках пехоты.
Затем я собрал шофёров. Их было восемь хороших, обстрелянных ребят. Всех их я близко знал, с некоторыми провоевал уже более трёх лет. Спрашиваю, кто берется проскочить первым.
Все молчат. Но молчание длилось недолго. Я слышу знакомый кавказский акцент:
– Моя машина пойдёт первой, товарищ гвардии капитан!
Это говорил красноармеец-шофёр Николай Григорьевич Марусидзе.
Отдаю приказ "По машинам", сам сажусь к Марусидзе в кабину. Оба молчим. Он спокойно завёл машину, молча посмотрел на меня и с рывка начал набирать скорость. За грохотом мотора выстрелы автоматчиков не были слышны, но то и дело появляющиеся в кабине пробоины показывали, что по нас стреляют. Благополучно проскочили два квартала. Вот впереди Шпрее, и нам надо повернуть направо… Впереди метрах в тридцати разорвался фаустпатрон. Еще секунда, и мы въехали в разостлавшееся при взрыве облачко дыма.
Вдруг Марусидзе слабо вскрикнул. Я только успел заметить пулевую пробоину в стекле и сильно побледневшее лицо шофёра. Руля из руки он не выпускал. Машина рванула ещё сильнее, виляя из стороны в сторону, проскочила тоннель под железнодорожным полотном, и мы оказались в районе расположения боевых порядков артиллерии прямой наводки.
Пушка была доставлена к месту.
Бойцы из орудийного расчёта поспешили к тяжело раненному Марусидзе. У него еще хватило сил выйти из кабины, но когда его принесли в укрытие, он потерял сознание и больше не приходил в себя.
Не суждено было этому пламенному патриоту торжествовать с нами в праздник Победы. Образ этого беззаветного героя навсегда останется в памяти у всех нас, свидетелей его подвига.
МАЙОР В. ЕРМУРАТСКИЙ
Один день
Желтовато-бурая пыль висит в воздухе. Небо застилает дым от горящих зданий. Мы с майором Черновым пробираемся по улицам Берлина в полк полковника Лобко.
Я доволен, что попаду к Лобко. Мы познакомились с ним еще в 1943 году на Кубани, во время ожесточённых боёв. Я хорошо помню Лобко как стойкого и храброго офицера, помню, как любили его подчинённые. В соединении мне сказали, что Лобко уже в течение нескольких суток не выходит из боя. От КП, где нас напутствовали, до полка расстояние необычно короткое – всего каких-нибудь 200-250 метров. Но это, если бы можно было итти напрямик. Здесь же, в Берлине, где улицы насквозь простреливаются, приходится петлять, итти дворами, подвалами, ползти, плотно прижимаясь к стенам домов. По пути мы то и дело натыкаемся на десятки переплетённых проводов разного цвета, красноречиво свидетельствующих, как здорово насыщен участок нашими войсками и техникой. Да и вообще "ландшафт" мог только веселить сердце. Куда ни взглянешь – всюду наши самоходные орудия, танки "ИС", столь вдохновляюще действующие своим "пламенным авторитетом" на наших славных пехотинцев, да и вообще на всех нас.
