Леонид Фиалковский - Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду
До обеда сходил в медсанвзвод поздравить коллег с Новым годом. Нечего было взять с собой для женщин. Выручил Бяширов. Дал нераспечатанную пачку трофейных галет. Пошел хоть не с пустыми руками. Первой в медсанвзводе встретилась Шура Ладна, медсестра. Поздравил ее с Новым годом и преподнес пакет с галетами, сказав при этом:
— Для всех девчат.
— Тогда пошли пить чай. Прошу в нашу келью.
— Спасибо, Александра Батьковна. Разрешите, поздравлю мужиков с Новым годом и через пару минут зайду к вам. Пока передайте женщинам привет.
— Ждем, — махнула она мне рукой и пошла в пристройку, в комнату, в которой разместились женщины.
Мужчины сидели в комнате кто где: на двух кроватях, табуретках, ящиках. В углу стояли носилки. На одних носилках лежали ватные конверты. Возгласами приветствия встретили меня — обрадовались новому человеку. Были здесь Гасан-Заде, Модзелевский, Шепшелев, Иванов, два красноармейца — санитары. Видно, что были навеселе и о многом переговорили. Поздравил всех с Новым годом и пожелал, чтоб он стал годом окончания войны.
— А подарки какие принес? — спросил Модзелевский.
— А вы что принесли? — спросил я его.
— Требование на спирт, и выставляю его на этот стол.
— Думаю, что ты не будешь меня уговаривать подписать это требование, — обратился ко мне Гасан-Заде.
— Не стану.
— Молодец! Вот учитесь! Самый молодец из всех молодцов. И не зря люблю его. Спасибо. Хотел отдохнуть. Пришли ко мне и за горло берут. Подпиши, подпиши. Они хотят, чтобы я их вывел из строя. Могу ли я это сделать? Нет. Молодец, что меня поддержал. Надеюсь, что не принес заявку на спирт?
— Нет, и не думал. Хотя на всякий случай заготовил.
Взрыв хохота потряс домик. Не смеялся Гасан-Заде.
— Вот! — указал он на меня. — Такой же вымогатель, как все, только более хитрый.
— Как же без подарка? — опять обратился ко мне Модзелевский.
— Нес подарок, но встретил женщин и отдал им. Сладкое, вкусное — новогоднее.
— Учитесь! Настоящий мужчина, как у нас на Кавказе.
— Тогда пойду к девчатам, идемте со мной чай пить.
— Иди сам. Нам они уже не в интерес, приелись, — бросил Шепшелев.
Я пошел к женщинам. За мной никто не последовал.
— Вот и гость — хозяин подарка. Принимайте, — встретила Шура, и ко мне: — Они все истомились от желания узнать, кто нам прислал подарок.
Там застал, кроме Шуры, Майю и Любу Большакову. Комната так же была завалена, но лучше отапливалась. Отдыхали, приходили в себя после пережитого кошмара боевых действий. Обрадовались встрече, что остались в живых, как добавили — пока в живых. Поздравил всех с Новым годом, пожелал быстрейшего окончания войны, остаться в живых, встретиться с родными, выйти замуж за любимых и заняться чисто бабьим делом — нарожать побольше детей, в которых будет большая нужда после такой войны.
Шура первая отозвалась, сказала, что за ней дело не станет, постарается в этом смысле. Я недобрым делом подумал, что у нее уже ничего не получится после такого хоровода вокруг нее. Мне пожелали вернуться к родным и так же активно участвовать в пополнении населения страны. Большакова поставила на ящик из-под медикаментов банку мясной тушенки, рыбные консервы, сухари, налила миску с тепловатой водой из чайника для их размачивания. Хитро улыбаясь, водрузила рядом маленький пузырек со спиртом, оправдывалась, что больше нет, — хотя бы символически отметить наступивший Новый год. Предложили мне разлить спирт почти по каплям в армейские кружки.
Каждый разбавил по своему усмотрению водой и после тоста выпили. Вспомнили погибших коллег и воинов бригады, нашедших вечное пристанище в приволжской земле. Вспомнили боевые эпизоды последних недель, родных и близких, о судьбе которых мало что знали, погоревали о женской судьбе на фронте. Попили кипяток с галетами. Так отметили с коллегами первый день нового, 1943 года.
Вскоре стал прощаться. Я попросил Майю проводить меня и заодно прогуляться, но она отказалась, сказала, что устала и хочет просто полежать или «провалиться в бездну, до того тошно на душе». Вдруг вскочила, махнула рукой. «Подождите! Пройдусь, девочки, прогуляюсь с кавалером, все-таки наступил новый год! Грех отказываться. Нельзя это делать в первый день нового года — еще старой девой останусь. Вы не раздумали? Ваше приглашение остается в силе?» — театрально спросила она меня. «Я жду вас», — ответил и в стиле рыцаря Средних веков снял шапку и склонился в продолжительном и глубоком поклоне. «Извольте подождать меня у крыльца, — продолжала она в том же игривом тоне, указав на дверь, и добавила: — Оденусь потеплее в мою норковую шубу и выйду». Я еще раз поклонился всем. Вслед мне раздался громкий хохот женщин. Как понять этих непредсказуемых в эмоциях и поступках созданий?
Доктор Майя Ванштейн была под грузом личных переживаний: не знала о судьбе отца и своего друга по институту.
…Ждал у крыльца. Ко мне вышла Майя:
— Ну и зима снежная, настоящая новогодняя! Уведите меня хоть на короткое время в снежную карусель от всего этого кошмара: перевязок, крови, людской боли, страданий.
Передо мной стоял на голову ниже меня с тремя кубиками в петлицах старший лейтенант медицинской службы в шапке-ушанке, шинели, стянутой портупеей, в валенках. Во всем этом была женщина, божье творение, не созданное для войны, а предназначенное для жизни, ее продолжения, для радости и счастья.
Как мне хотелось увести эту женщину от страшной действительности. «Улетим отсюда». — «Куда и как?» — «В страну пальм, бананов, цитрусовых и теплого моря». — «Согласна. Прямо сейчас, — и через короткое время: — Почему молчите? В чем проблема?» — «Нелетная погода», — печально отозвался я. На лице появилась улыбка. Она приняла эту игру. «Тогда что?» — «Пошли». — «Куда поведете?» В меня уставился бесенок в образе лукавой и игривой женщины, облаченной в военное обмундирование. Глаза… Необыкновенные глаза. Они и улыбались, и дразнили, и молнии метали… Что они выражали? Мне 19 лет, ей 24. На что я мог рассчитывать? Мне приятно быть рядом. Я старался поддержать игривый тон. «В корчму степную пойдем, новогодняя дама моя. Дворец мой далеко отсюда, а корчма где-то рядом. Там музыка играет, и к столу подадут. А главное — отогреемся и попляшем, Пошли?» — «Веди, мой рыцарь!»
И мы свернули в переулок и пошли в степь мимо разных видов военной техники, военнослужащих всех рангов, провожавших нас многозначительным взглядом и репликами. Вскоре перед нами открылась бескрайняя степь, покрытая сугробами снега. Шел густой массой снег и порывами в вихре кружил вокруг нас. Большие легкие пушинки плясали перед нами. Часть их падала вниз, и, пожалуй, такое же количество поднималось вверх. Они дразнили, звали нас вперед. Мы были очарованы их игрой. Словами не выразить охватившие нас чувства. Лицо доктора Майи выражало восхищение и удивление — лицо ребенка, увлеченного чудесной сказкой. Мы остановились. Майя протягивала руку, и на рукав шинели ложились волшебные творения — снежинки разных узоров. «Смотрите, какая прелесть! Кто их такими делает? — Она в упор смотрела на меня. — Правда? Что-то удивительное во всем этом. Я их такими никогда не видела. Кто их создает?» — «Должно быть, любовь. Любовь к красоте, счастью, наконец, к жизни. Это напоминание людям, для чего им стоит жить. Они об этом забыли, уничтожая друг друга. Может, одумаются, увидев такую красоту?» — «Если бы так было… Давайте крикнем через эту степь всему миру: „Люди! Опомнитесь, остановитесь! Прекратите эту бойню! Как красива и интересна жизнь, сама жизнь, жизнь, жизнь!“» — «Жизнь, жизнь, жизнь!» — во всю мочь подал и я свой голос. «Жизнь, жизнь, жизнь!» — кричали мы вместе в бескрайнюю степь. «Жизнь, жизнь, жизнь!» — разнесло эхо крик наших душ на весь мир, который не должен оставаться глухим к нашим призывам. Крик наших душ не был игрой. Все это было серьезно. Очень надеялись, что нас услышат. Есть ли такая сила на земле, есть ли Бог в небесах, до которых дошла бы наша мольба и они сумели бы прекратить бойню?! Если есть, то они должны нас услышать. Мы держались за руки и смотрели в лицо друг другу. Стояли одни в заснеженной степи, под густым падающим снегом, закрывшим от нас поселок и весь этот мир.
