Леонид Фиалковский - Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду
Загружалось три-четыре партии белья вместе с обмундированием. После получаса закладка вынималась. Не только насекомые уничтожались, но и белье было на грани вспышки. Места одежды, касавшиеся стенки бочки, пригорали. Стали закладывать меньше дров и продолжали обрабатывать партиями белье и обмундирование допоздна. Пока шла обработка, люди грелись у рядом стоявшей печки-бочки или сидели на нарах, прикрывшись шинелью. Температура воздуха вокруг была едва плюсовая. Некоторые предпочитали остаться со вшами, лишь бы не мерзнуть. Но этого мнения держались не долго, когда убеждались, что вши погибают. Решили впредь одежду всех возвращавшихся с рейсов обязательно пропускать через этот агрегат. Главное, что борьба с вшивостью была налажена.
Отпраздновали новоселье в землянке. Спали без гимнастерок. Освещались гильзой, сплющенной у вершины, из которой торчал фитиль — лоскут портянки. Дымила печка, коптила гильза, но от холода мы были спасены. Я преотлично поспал эту ночь, впервые за последнее время.
Получили пополнение личного состава. Многие уже воевали, некоторые после госпиталей. Люди были разного возраста, разных специальностей: водители, слесари, трактористы, плотники и другие мастеровые. В батальоны прибыли танки с экипажами. От нас направили группу ремонтников для оказания им помощи в обслуживании и ремонте техники. Осмотрел прибывших. Физически были не ахти. То раны ноют, то хронические заболевания…
После обеда направился в медсанвзвод. Надо было получить кое-что из медикаментов, перевязочный материал. Расположился медсанвзвод одном доме с оградой. Машины, нагруженные имуществом, стояли во дворе. Развернули перевязочную в большей комнате, и там же находились и спали мужчины. Для женщин была меньшая комната в пристройке, где стояла одна кровать и двое носилок на полу. В перевязочной топилась плита, но она слабо обогревала все помещение. Перевязку еще могли сделать, но было так тесно, что негде осмотреть больного. С большим трудом удалось отвоевать для медсанвзвода этот домик у другой части. Войск сосредоточилось здесь много. Готовятся к разгрому окруженной группировки врага.
Я сложил все полученное имущество в вещмешок, но к себе не спешил, все чего-то ждал.
— Майю ищешь? — обратилась ко мне Шура. Почему-то на «ты» стала обращаться, а до этой встречи всегда обращалась на «вы».
— Да, хотел бы ее увидеть.
— Гуляет она, твоя Майя.
— Совсем не моя. И чего вы так о ней?
— Ищи, ищи свою святую.
— Чем она вам не пришлась по духу?
— Нечего строить из себя святую и себе во вред. Надо проще, как я. Никаких проблем, никаких забот!
— Каждый живет по своему разумению и так поступает. Вот у вас много дружков побывало. А у других — свой образ жизни.
— Сколько у меня было или будет — это моя забота. Не суйтесь, куда не следует. Вас там подавно не будет. Зарубите себе на носу, — перешла она на «вы».
— Что на вас нашло? Обидел ли кто?
— Вот такие и обижают.
— Извините, не хотел. Такой тон выбрали вы, вот и пошло.
— Довольно, не будем. Майя славная, и я знаю, что вы к ней неравнодушны. Может, и более того. Завидую ей, вот и сержусь. А кто знает, может, она завидует мне? Кто знает, сколько осталось той жизни. Стоит ли блюсти себя. Если бы не война, я бы наверняка иначе относилась бы к себе. А насколько она мне еще дана, ты знаешь? Нет. И я не знаю. Так можешь ли ты меня упрекать, что я вырываю мимолетные радости из этой кровавой жизни и дарю ее, эту радость, таким же, может быть, временным на этом свете… — она говорила это больше себе, хотя обращалась ко мне. На какое-то мгновение задумалась, затем встряхнула кудрями и задорно проговорила: — Чего это я расстраиваюсь? Шура, бери себя в руки. Жить, пока жизнь не отняли! Радоваться и радовать других, пока в состоянии. Не расстраиваться! И не будем. Майя не скоро придет. Ушла в мотострелковый, к доктору Панченко. Засидится там.
— Да, видно, мне не дождаться ее. Привет передайте ей, скажите, что ждал, хотел увидеть.
И, взяв вещевой мешок, пошел в свое расположение. «Несправедливо Шуру упрекать или обижать, — размышлял я по дороге. — У нее свое отношение к жизни, свое видение счастья на данный момент в это кровавое время. Или это щит, которым прикрывает свою несчастную долю она и многие миллионы женщин в этой войне?..»
Когда пришел в амбар, среди товарищей шел разговор, что в роту прибыл новый замполит. Командир водил его по нашему расположению. Перед ужином построили роту, и командир представил его личному составу. Не очень видный из себя, старший лейтенант, среднего роста, крепко сбитый, лет под сорок. Рассказал, что воевал в пехоте, был ранен, а после госпиталя направили сюда, в нашу роту. На гражданке работал на заводе техником по сборке станков. Знает колесные машины. Вел себя очень просто и этим понравился. Посмотрим, каким окажется в жизни.
Четверг, 31 декабря 1942 г. Канун нового года.Почти до обеда делал перевязки в амбаре. Меня позвали в кошару, где размещались транспортные машины. Сказали, что один из новеньких упал и корчится от боли.
Я побежал туда. На земляном полу возле машин катался с боку на бок красноармеец, неистово крича при этом.
Его обступили товарищи. Расступились при моем появлении и пропустили. Когда сказали, что пришел доктор, он еще сильнее стал причитать и охать, выкрикивал, что не может больше терпеть от боли в животе. Не сразу удалось расспросить и осмотреть его, все кричал и просил дать что-нибудь, чтобы перестало болеть, или убить его, так ему было больно. Осматривать его здесь не стал. Мороз тут был в пределах десяти градусов, и толпа мешала. Я послал за носилками в амбар, и его, криком кричавшего и стонавшего, перенесли туда.
В амбаре переложил его на край нар, расстегнул шинель, приподнял гимнастерку, спустил штаны и стал осматривать и ощупывать живот. Давался плохо осмотру: надувал живот, напрягался, сопротивлялся, но удалось установить, что живот мягкий. Дыхание чистое, сердце работало нормально, не колотилось, как это бывает при катастрофе в брюшной полости или в другом месте. Думал о возможном прорыве язвы желудка или 12-перстной кишки, но объективных признаков не было. Он все кричал и настаивал везти его в госпиталь, срочно оказать ему помощь. Худой, щупленький, маленький ростом. Все могло быть, но я ему не поверил. Решил понаблюдать за ним, но он продолжал кричать, и я дал ему лекарство, не оказывающее никакого действия в данном случае — две таблетки глюканата кальция, которые боли не снимают и вообще бесполезны.
Он стал затихать. Через полчаса меня снова позвали к нему. Он кричал и ругался, что не отправляю его, что он умрет без помощи. Я опять его осмотрел и убедился еще с большей уверенностью, что он симулирует. Я ему прямо сказал, что он притворяется, и вынужден буду передать его военному трибуналу, если будет продолжать в таком духе. Предложил пока полежать, успокоиться, дал ему капли валерианы и сказал, что через час-другой приду и он должен уже быть здоров к этому времени. Так все и получилось.
