Татьяна Андреева - Прощай ХХ век (Память сердца)
Сначала чтение происходило так — Сережа ложился с Машей рядом поперек нашей кровати, брал в руки раскладную книжку с картинками, под названием «Цыпленок» и, держа ее так, чтобы Маше было хорошо видно картинки, медленно читал ей текст. Наблюдать за этим было уморительно, потому что Маша, слушала очень внимательно, как будто все понимала. Сережа читал ей одну эту книжку целый год. Когда Маша начала говорить первые слова, она все также внимательно выслушивала содержание книжки и говорила Сереже: «Итай», что означало, читай. Как и с игрушкой, процесс чтения мог продолжаться очень долго, каждый раз заканчиваясь словом «Итай». Бедный Сергей читал «Цыпленка» сначала до конца и с конца к началу, добавляя свои рассказы о каждом персонаже и об авторе, и так далее. Надо сказать, что фантазии ему хватало надолго. Не удивительно, что подросшая Маша довольно долго потом играла в птичку. В два года от роду она свивала на нашей кровати гнездо из двух пледов, садилась на перевернутые чашечки от кукольного сервиза и, немного картавя, говорила: «Я птенц, сижу в гнезде, высиживаю яйца. Яйца у меня хаошие-хаошие, кгутые-кгутые». По причине диатеза мы давали Маше только крутые яйца, и она считала, что они-то и есть самые лучшие.
В десять месяцев она с удовольствием слушала пластинку Лаймы Вайкуле и, когда мы ее спрашивали, какую певицу она любит больше всех, она отвечала — Лайму Вайкулю. Вообще говорила она очень чисто и правильно, а вот ходить долго не хотела. Может быть потому, что у нас ходить было просто негде. Но всему приходит свой срок и в годик Маша начала понемногу ходить. Сначала, лежа на своей кровати, я видела из-за спинки только ее макушку, двигающуюся туда-сюда, потом появились любопытные глазки, а вскоре и вся голова. И началось время, когда нужно было все прятать от нее и поставить заглушки на электрические розетки, потому что любознательности детской нет предела.
Все свободное время мы проводили с Машей, играли, разговаривали с ней, кормили ее. У нее развивались способности к языковому творчеству. Как-то мы гуляли недалеко от дома и увидели бездомную собаку. Я говорю Маше: «Вот, бездомная собачка идет, одна, никто ее не любит». А она, видя человека, выгуливающего рядом домашнюю собаку, в тон мне отвечает: «А вот, «сдомная» собачка идет, со своим мужем гуляет». «Бездомная» и «сдомная» — удивительно, как в голове двухлетнего человека создается новое слово по сходству добавления префикса к корню слова! В дальнейшем много было таких случаев, жаль, что я не записала их тогда.
Маша с самого раннего возраста чувствовала юмор. Например, она могла довольно точно изобразить знакомого человека. Ей очень нравился наш веселый друг Лева Колотилов, и, когда мы просили ее: «Покажи дядю Леву!», она морщила мордашку, и сквозь ее черты проглядывал смеющийся Лева.
Однажды, Маша взяла скакалку за ручку и, приложив ее ко рту, стала изображать певицу. Вид у нее был важный, она уморительно поворачивалась, ходила по невидимой сцене и громко завывала. Когда мы ее спросили, что она делает, Маша ответила, что она Алла Пугачева и сейчас выступает на концерте. Как все дети, она схватывала на лету все что слышала и видела. Во второй и третий год своей жизни Маша подражала всем и всему. Она «готовила» еду своим куклам, «читала» им книги, начинала рисовать смешные эллипсовидные фигуры с маленькими головками, точками глаз, черточками ртов, и палочками — ручками и ножками. Самый крупный эллипс была мама, за ее руку-палочку держался самый маленький эллипс — Маша. С другой стороны от Маши располагался эллипс поменьше мамы, но значительно больше Маши — папа. На рисунке даже видно было какое-то движение — эллипсы изображались не прямостоящими, а под углом, поэтому казалось, что они идут. Она подражала нашим действиям и разговорам. Как-то Сергей сидел на полу рядом с Машей и пытался при этом читать газету. Маша ходила вокруг него и канючила: «Дай мне газетку почитать, дай мне газетку!» Наконец папа отдал ей газету и говорит: «Ну, читай, что же ты не читаешь?» Она тут же нашла что ответить: «А у меня очечки куда-то делись, я ничего не вижу!» Именно так говорила я, когда не могла найти свои очки. Поскольку телевизор часто был включен, Маша быстро запомнила всю рекламу и повторяла ее, как только слышала название какого-нибудь продукта или вещи. Тогда мы и поняли, в чем сила рекламы и в чем ее опасность!
Когда Маше исполнилось два с половиной года, я уговорила маму уйти на пенсию и вышла на работу. Мама с отцом жили в центре города, и я каждое утро перед работой отводила дочку к ним, а вечером забирала ее домой. Маша росла почти постоянно с взрослыми людьми, слушала взрослые речи, смотрела взрослое телевидение, за исключением передачи «Спокойной ночи, малыши». Она называла ее «Спокочи ночи», и, когда раздавалась песенка «Спят усталые игрушки», вместо радостной встречи с любимыми героями «мультиков» начинала плакать и говорить: «Я спать хочу, я есть хочу!» Почему-то мультфильмы ей не очень нравились. Мне они, например, нравились гораздо больше, чем ей. Еще она очень не любила и боялась клоунов. Видя по телевизору моего любимого Вячеслава Полунина, она начинала громко рыдать и просить выключить телевизор. Зато ей нравился любимый мною с детства фильм «Двенадцатая ночь». Она даже свою первую куклу назвала Оливия, в честь героини этого фильма.
С моей мамой Маша начала познавать мир во дворе на улице Батюшкова, на рынке и на даче, куда они вместе исправно ходили. Взрослое окружение сыграло свою отрицательную роль в жизни моей дочки. Например, Маша прислушивалась ко всем моим страхам относительно ее самостоятельности и не могла сразу освоиться в бабушкином дворе. Там она впервые познакомилась со своей сверстницей и будущей подружкой, Саней Поповой. Саню воспитывали по системе Порфирия Иванова, включавшей хорошую физическую подготовку и закаливание с помощью обливаний холодной водой, а также прогулок босиком по снегу с самых младых лет. Саня, претерпевающая эту суровую школу закаливания и воспитания, еще не умея самостоятельно передвигаться, уже с большим упорством и скоростью ходила по двору, держась за свою коляску и толкая ее перед собой. Маша выходила во двор, держась за бабушкину руку, и к огромному удовольствию пожилых соседок, сидящих на лавочке у подъезда, и обозревающих все происходящее во дворе, говорила: «Бабуска, пееведи меня чеез паеб’ик, пожалуйста». Думаю, что благодаря маме моя изнеженная Маша приобрела некоторую самостоятельность. И, конечно, только благодаря маме она полюбила дачу, деревню и работу с землей. Мама научила Машу копать грядки, сажать растения, полоть и поливать, в общем, всему, что знает и любит она сама. Конечно, в этом сыграли свою роль и гены. Машины дедушки и бабушка по отцовской линии — коренные вологодские крестьяне. Ее отец также вырос и долгое время жил в деревне. Он, в течение всего своего городского бытия, тоскует об отцовском доме и земле, и мне ни разу за всю нашу совместную жизнь не удалось уговорить его съездить летом, отдохнуть где-нибудь на юге или за границей. Взрослая Маша тоже предпочитает проводить летние дни в деревне.
