Мишкет Либерман - Из берлинского гетто в новый мир
Почему у них нет к нам ненависти?
Все трое воевали в Сталинграде, бывшие офицеры, прошли почти одинаковый путь.
Фриц Ш. впервые задумался, когда оказался в «котле» и были съедены последние лошади. Вокруг сотни тысяч убитых, раненых, тифозных, умирающих. Те, кто выжил, истощены, обессилены.
«Русские? те, на другой стороне защищающие дом Павлова,? дерутся как одержимые. Если они проявляют такой героизм, должны же они знать, за что воюют, мелькнула у меня тогда мысль. Последнее, что я пережил в „котле“, была болтовня Геринга о том, что надо во что бы то ни стало держаться. И возмущение в блиндажах: „Ложь!“, „Подлость!“, „Предательство!“.
С этими мыслями и пошел Фриц Ш. в плен. «Первая встреча с немецким коммунистом Карлом Раабом в лагере Елабуга для меня незабываема».
Он описывает, как этот коммунист старался найти пути к сердцу каждого, кто сохранил в себе хотя бы искру человечности.
Фриц Ш. добровольно пошел работать в бригаду на лесоповал. Как офицер, он мог бы и отказаться от работы. И в этом отношении Советский Союз строго соблюдал Женевскую конвенцию.
«Перелом должен начаться с работы, сказал я себе. На лесоповале я встретился с советскими людьми. С нами, военнопленными, они обращались, как и с другими членами бригады. Почему у них нет к нам ненависти?? спрашивал я себя ежедневно снова и снова. Кровь ударяла мне в голову, когда я видел враждебность и высокомерие офицеров, еще веривших в Гитлера».
Фриц Ш. открыто выступил против своих бывших товарищей. Писал статьи в стенную газету. Писал стихи. Но стихи только для себя.
«О чем думал „мертвый“? значилось на обложке тетрадки, которую он мне передал. Его рассказ прерывает Гейнц Ш. Ему не терпится. „Меня вот что потрясло: я очнулся в советском лазарете. Меня привезли туда полумертвым, с сыпняком прямо со Сталинградского фронта. Когда я очнулся, вижу: у моей постели стоит советская сестра, щупает мой пульс, спрашивает, как я себя чувствую. Она ухаживала за мной, не щадя себя, до тех пор, пока не заразилась сама и ее не увезли в больницу“.
«В моем корпусе умерло от тифа семь сестер и санитарок: И…»
Фриц Ш. хочет еще что-то добавить, но Вилли Ш. прерывает его: «Дай мне сказать. Меня буквально перевернуло, когда я увидел, как заболевшая начальница госпиталя, еврейка, дети и родители которой были убиты нацистами в Витебске, через три недели снова вышла на работу. Она пришла в платке: от тифа у нее выпали все волосы».
«А заболел почти весь персонал. Тогда на самолете в срочном порядке доставили сорок студентов, которые, рискуя жизнью, продолжали уход за больными. Нас поставили на ноги дополнительным питанием, давали нам много сала. Иначе мне был бы конец»,? Гейнц Ш. замолкает, прикрыв глаза. Он вот-вот расплачется. Слишком свежо еще все это у него в памяти.
Фриц Ш. прерывает напряженную тишину: «И тем не менее среди офицеров еще так много ничему не научившихся. В нашем лагере они собирались тайком, при свечах, чтобы выносить приговоры отступникам. Эта сволочь! Каждый антифашист приговаривался ими к смерти. Наши имена заносили в списки, которые они хотели переслать в Германию. Даже наши семьи должны были за нас расплачиваться. Борьба с ними была нелегким делом».
«А помните, как все волновались, когда к нам в лагерь приезжали видные коммунисты Герман Матери и Фридрих Вольф? Беседы с ними забыть невозможно. День и ночь это бродило у нас в голове».
«Вилли, я думаю, что так начиналась новая жизнь и у многих других. Ну ладно, давайте кончать и в воду! Госпожа Либерман тоже, наверно, не прочь искупаться?»
Еще бы, конечно, не прочь. Я прошла подальше. А когда вернулась, мы продолжили нашу беседу, но уже спокойнее. Почти лирично. Нас всех освежило купание в Клязьме. Я узнала, что они принадлежали к тем первым сорока офицерам, которых послали в Красногорск в антифашистскую школу. Их отобрал Герман Матерн. Он же сопровождал их в школу. Во время длительного путешествия по железной дороге они провели с ним незабываемые дни. «В школе я уже считал себя коммунистом. Но мой учитель товарищ Хернле полагал, что я тороплюсь». Фриц Ш. рассказывал это, посмеиваясь над собой.
После антифашистской школы всех троих отправили работать в офицерский лагерь в Суздале. Для них снова началась война с фашистами. Три месяца провели они в рабочем лагере, среди людей, которые трудятся, а не пекут «пирожных», среди людей, пытающихся возместить причиненный ущерб. Антифашисты замолкают, вытягиваются и смотрят в небо. Внезапно Фриц Ш. говорит: «Я удивляюсь. Здесь совсем другая атмосфера. И в политическом отношении, и в человеческом. Люди кажутся мне какими-то более зрелыми. Наверно, нацистов здесь не так много, и они не такие оголтелые?»
«Возможно, Фриц. Но дело в другом. Здесь преимущественно рабочие. Хотя их классовое сознание и сильно притупилось, но все же они не столь во власти нацистской системы, как офицеры. А впрочем, нацистов и у нас в лагере предостаточно. И споров бывает немало. Ну, вы вскоре сами убедитесь в этом».
Я люблю русских
На обратном пути мы идем попарно. Со мной рядом Фриц Ш.
«Вы говорите немножко по-русски, Фриц?»
«Научился в Суздале, по книгам. Целые ночи просиживал».
Он читает стихи Пушкина и Лермонтова по-русски.
«Я люблю русских. Кто ненавидит Советский Союз, у того совесть нечиста».
Его лицо сияет, когда он говорит о советских людях. Он производит на меня впечатление антифашиста, у которого слово не расходится с делом. Он кажется мне надежным, скромным, в человеческом отношении чистым, может быть, слишком эмоциональным, но это лучше, чем бедность чувств, подвожу я в мыслях итог своим впечатлениям и спрашиваю у него:
«Фриц, пошли бы вы работать в трудный лагерь? Такой, в котором фашисты недавно попытались восстановить свое влияние?»
«Ну, такое мне не в новинку».
«Представьте себе, они подсыпали пленным соль в еду, чтобы вызвать у них недовольство, устраивали аварии водопровода, чтобы срывать собрания. Там мне нужен человек, на которого можно положиться. Но только, Фриц, не действуйте в одиночку. Кажется, у вас есть такая склонность?»
«Да, это верно».
«Вы справитесь с делом, только если вы сколотите хороший коллектив».
«А где этот лагерь?»
«Несколько подальше от Владимира. На торфяниках. Называется Мезиновка».
«Честно признаться, я немного робею перед самостоятельной работой. Но само собой разумеется, возьмусь за нее.
«Будете ли вы к нам наведываться?»
«Конечно, буду».
Скажу сразу: Фриц Ш. достиг в Мезиновке многого. Когда я приехала к нему через некоторое время, то увидела, что он сумел сплотить вокруг себя актив. Тон в лагере задавали антифашисты, а тех, других, становилось все меньше. Да и наглости у них поубавилось.
