Юрий Папоров - Габриель Гарсия Маркес. Путь к славе
Летом, в августе 1969 года, Гарсия Маркес пригласил Плинио Мендосу провести лето вместе с семьями на небольшом острове рядом с Сицилией. Палермо, порт, не раз атакованный в XVI–XVII веках средиземноморскими пиратами, очень напоминал Картахену-де-Индиас, лакомый кусок для пиратов Атлантики. Пробыв несколько дней в Палермо, Гарсия Маркес отправился на почти необитаемый остров Пунта-Фрам, где снял коттедж на берегу моря. Пятачок песчаного пляжа был окружен скалами вулканического происхождения. В жарком воздухе пряно пахло йодом и цветами. Родриго и Гонсало, черные, как зулусы, не вылезали из воды. Взрослые, укрывшись в тени просторной террасы, слушали Глюка, Гайдна, Брамса, Шопена или читали. Отдохнув, они вернулись в Палермо, взяли напрокат большую, удобную машину и обследовали Сицилию. А затем объездили всю Италию.
Путешествовали, как хотели: в Неаполе прожили два дня, в Риме — десять, в Генуе — четыре, а в Венеции пробыли только три часа. Напугало невероятное количество туристов и голубей.
На подъезде к Парижу завернули в Совиньон, чтобы навестить Хулио Кортасара.
— Привет, Хроноп![43],— крикнул Габриель через чугунную ограду сада.
Высокий, стройный человек с окладистой черной бородой, в сандалиях на босу ногу, стоял около аргентинской жаровни, где на решетке жарились цыплята.
Узнав Гарсия Маркеса, хозяин крикнул кому-то по-французски, чтобы принесли еще цыплят, вытер руки и пошел встречать гостей к калитке, такой же массивной, как и ограда.
После сытного обеда с красным вином, состоявшего из цыплят, салатов, огромного количества сыров и разных сортов винограда, мужчины перешли в просторную библиотеку-кабинет с задернутыми шторами. Там они пили кубинский ром, курили кубинские сигары, слушали кубинские пластинки. Всего несколько дней назад Хулио Кортасар вернулся с Острова Свободы, где побывал впервые за десять лет после победы революции. Он показывал подаренные ему маракасы и на каждом выстукивал какую-нибудь незатейливую мелодию.
— Ну а что кроме этого ты вывез с Острова? — спросил Габриель.
Кортасар стал серьезным.
— Не так там все просто и радостно. Я не согласен с Варгасом Льосой, но впечатления у меня очень сложные.
— Например? — сказал Плинио Апулейо. — Мы с Габо были там в самом начале.
— Например, крестьянская проблема. В результате революции Кастро кубинский крестьянин получил землю. Но не прошло и трех лет, как крестьяне превратились в наиболее враждебный революции слой населения.
— Но почему? Это странно! — Габриель раскурил очередную сигару.
— Прежде всего потому, что революция крайне неумно организовала изъятие у крестьян продуктов его труда: нет обмена сельхозтоваров на промтовары и орудия труда. Надо было работать, а не выкрикивать лозунги. Оказалось, что этого не только недостаточно, это пошло во вред. У крестьянина гниют продукты его труда, а рынок как таковой отсутствует. Раньше сельхозпродукцию реализовывали частные фирмы, а теперь их нет. И цены, установленные революцией, крестьян не устраивают. Вот они и производят теперь только для собственного потребления.
— Как в Советском Союзе. Ленин дал землю крестьянам, но тут же стал обирать их до нитки. Вспыхнули восстания, — сказал Габриель.
— Ну, на Кубе до восстаний дело не дошло, кубинский крестьянин поступил умнее, он просто, как я уже говорил, стал производить только для личного потребления и на обмен с соседями. Бананов, авокадо, папайи на Кубе, если ты не гость революции, не найти.
— Земля что ли перестала родить? — усмехнулся Плинио.
— Мало того! Крестьяне перестали рубить сахарный тростник. Теперь на полях государственных хозяйств это делают рабочие и служащие городов. Мало того что в городе, таким образом, некому работать, городские рубят тростник плохо. На следующий год земля дает меньше урожая. Революция объясняет это то непогодой, то неурожаем, но дело в другом. Словом, кубинская революция живет за счет Советского Союза.
— Это к добру не приведет, — заметил Габриель.
— Габо, как я увидел на примере Кубы, на одной ненависти к буржуазии далеко не уедешь. Ненависть порождает революцию, а что дальше? На Кубе сегодня явно не хватает Маркса.
— Но, надеюсь, не того, которого пропагандируют там советские дипломаты, специалисты и военные. Когда я был в СССР, то понял: советские, кроме «Капитала» Маркса, который на самом деле им глубоко чужд и которого они толком не понимают, других аргументов не знают. — Габриель закашлялся. — Маркс говорил о социальной революции, о социализме. Меня это тоже очень волнует, но я в своих книгах вскрываю недостатки и язвы того общества, которое знаю, а эту тему я боюсь трогать.
— Меня тоже волнует поиск новых форм бытия, возможность создания иного общества и формирования иного человека, свободного от пороков человека современного. К сожалению, на Кубе, друзья, я этого не увидел. — Хулио снова наполнил рюмки гостей.
— Но там многие выходцы из народа учатся в СССР, в странах соцлагеря, получают образование, — заметил Плинио.
— Образованных людей там много, но они не умеют мыслить свободно, и экономика там не работает. Образование еще не интеллект. Кубинская революция, к сожалению, этого не понимает. Я участвовал в работе одного круглого стола. Выступило восемь человек, четверо говорили свободно и легко, а четверо читали по бумаге, сухо и академично. Оказалось, те, кто говорил толково и легко, получили образование еще до революции.
— А что ты думаешь о случае с поэтом Эберто Падильей? — спросил Габриель.
— Плачевный случай, Габо! Честный интеллигент даже не возмутился, а просто хотел обратить внимание Кастро на то, кто в действительности управляет революцией, на то, что кубинская революция, которая вызывала у стольких людей в Латинской Америке большие надежды, совершает те же самые ошибки, что и компартия в СССР. А именно — уничтожает настоящую интеллигенцию. Падилью арестовали, бросили в тюрьму за свободное выражение мыслей, затравили, заставили оговорить себя. Я бы на его месте вообще покончил с собой.
— Так, собственно, и поступил Хорхе Масетти, — сказал Плинио. — Его интеллигентность и готовность отдать жизнь за счастье народа пришлись революции не ко двору, и он уехал в аргентинскую сельву делать там революцию, то есть на верную смерть.
— То же самое произошло еще с одним моим земляком.
— С Че Геварой, — договорил Габриель.
В конце сентября они вернулись в просторную, уютную квартиру в Париже, хотя постоянный дом семьи Маркесов находился в те годы в Барселоне.
