Александр Кацура - Дуэль в истории России
Вот почему, имея в виду некую основную пружину, особый внутренний огонь этого исторического явления — российской дуэли, я готов повторить исходную мысль: дуэльные барьеры оказались ветряными мельницами для исторически запоздавших бесчисленных русских донкихотов. Вот почему с интересом вглядываемся мы в как будто бы однообразные, но на самом деле каждый раз отмеченные какой-то своей загадкой события, влекущие людей к роковому барьеру.
А теперь самый странный, самый страшный, самый сокрушительный вывод… или же самый естественный, с печальной и трагической необходимостью вытекающий из сказанного, — как кому покажется… Мысль, прежде звучавшая невнятно, выданная в ясной и откровенной форме, может произвести впечатление высокомерной, претенциозно-элитарной, не ко времени утонченной и аристократически-презрительной, предельно недемократичной и в этом смысле вполне скандальной.
Дело в том, что я уже поставил последнюю точку в этой книге, когда вдруг осознал, что главную свою идею выразил расплывчато, утопив ее в последовательности почти однообразных по сюжету рассказов и в море деталей, иные из которых сами по себе любопытны. Читатель, не дойдя, быть может, и до середины текста, воскликнет: «Стоп! Сколько можно?! Стреляются да рубятся! Надоело!» И будет по-своему прав.
И получается, что в итоге я невольно последовал совету Юрия Лотмана, беспечно и немного легкомысленно брошенному им г-ну Вострикову: побольше поручиков да капитанов из дальних, заштатных гарнизонов. То есть словно бы обязан торжествовать главный нерв и главный мотив русской литературы (как их выразили критики-демократы) — покажите нам маленького человека.
А ведь не этого я желал.
Я вообще давно сомневаюсь, что т. н. маленький человек — главный мотив и первая обязанность русской литературы. Бесконечно люблю гоголевскую «Шинель», а все же сомневаюсь, что речь там идет о пресловутом маленьком. О человеке — да! Но каждый человек равен Вселенной. Каждый равен посвоему, а все же равен! Микрокосм равен Макрокосму. Эта замечательная мысль средневековой философии была подзабыта за два последних столетия, но сейчас оживает. И правда ее становится все более убедительной.
Тогда откуда интерес все больше к героям, к личностям крупным? В прозе документальной в особенности.
Все знают библиотеку «Жизнь замечательных людей». Можно ли вообразить длинную серию «Жизнь не замечательных людей»? В художественной литературе это вполне возможно — и потому именно, что в любом сколь угодно маленьком человеке нам показывают человека, микрокосм, а через него — Вселенную. Бога.
У документальной исторической прозы в этом смысле возможности ограничены. Она тяготеет к людям заметным, к людям талантливым, к людям великим. И это понятно. Перефразируя одно из важнейших диалектических высказываний Маркса, можно сказать, что ключ к анатомии души маленького человека лежит в анатомии личности крупной, состоявшейся.
Итак, я хотел показать крупного человека. Личность. Не знаю, насколько мне это удалось, хотя формально знаменитых имен в этой книге много.
Почему для меня это важно? Повторяю: через опыт больших людей мы должны исчислить и понять опыт маленьких. Кто на кого должен равняться?
Но не все тут просто.
Начинает спотыкаться упрощенная демократическая философия. Особенно та, которая главным героем истории пытается изобразить массу.
Любой социальный организм, любое общество, включая самое массовое, в основной структуре своей устроены пирамидально — со сложными вертикальными связями при невероятно разветвленной сети связей горизонтальных. Вершина пирамиды — это всегда элита, точнее, сложное сплетение нескольких элит — властных, интеллектуальных, творческих…
Элиты эти не могут быть многочисленны уже по своей природе. Масса — многомиллионнолика. Заметных личностей — единицы, десятки, сотни, может быть, тысячи. Все. На этих числах — граница, обрыв… Как оценить это? Как осмыслить гармонию всей пирамиды?
Во всяком случае, героев своего документального повествования в человеческом, личностном плане я мельчить не хотел — ни в коем случае! — но лишь укрупнять и укрупнять.
Вот почему в книге так много знаменитостей. Вот почему считаю необходимым сопроводить уже оконченную книгу еще одним коротким послесловием.
Начну с того, что это странная книга, и странна она уже тем, что в ней, при невероятном обилии имен — почти нет так называемых «простых людей», поселян и поселянок, равно как и «простых советских людей». Населившие эту книгу люди, каковы бы они ни были по характеру и судьбе, это все те, кого я где-то ранее определил критерием «выше травы». Это элита (слово опасное и требующее объяснений). Во всяком случае, один тезис я хотел бы здесь утвердить: качество демократии проверяется качеством элиты. В известном смысле это перифраз гегелевской сентенции о том, что каждый народ достоин своего правительства. И уже по правительству, по его действиям, судим о том, каков народ.
И хотя в книге упоминается множество князей, царей и императоров, фактически речь идет о сложном вопросе соотношения не столько общества и власти, сколько толпы и высокой культуры. (Под «высокой» имеются в виду не черепки и бусы, не фольклорные припевки, а высокие творения духа, на что, как правило, отваживаются единицы.) Где граница? — спросит въедливый или возмущенный читатель-демократ.
Что ж, с границей не просто.
И все же… Срежьте у общества эту малую верхушку (какие-то несколько тысяч людей), и смысл истории пропадет. Да и само человечество, точнее его божественный замысел, исчезнет. Останутся стада. Те самые, о которых поэт сказал:
Паситесь, мирные народы…
Когда еще у этих мирных народов, срезавших собственное серое вещество, нарастет новый культурный слой?! Да и каким он будет? Это вопрос.
Дуэльный обычай в старой России был одной из примет, пусть не главной, пусть даже маргинальной и по-своему варварской и кровавой, но приметой присутствия личности, человека свободы, не раба.
Когда с дуэлью резко покончили (выглядело так, как будто бы сама жизнь опрокинула этот варварский способ сводить счеты промеж благородных людей), кровь в стране потекла многократно усиленными ручьями, а к власти и на вершину общества пробрались вчерашние рабы, самое презренное племя.
При решении т. н. демократических проблем мы не должны упускать философскую перспективу бытия… Довольно туманную, пока ее не приколешь к бумаге пером, заточенным на манер Блаженного Августина, Марка Аврелия и еще нескольких умнейших Паскалей и Кьеркегоров… Люди живут не для пахоты и косьбы (хотя без них не обойтись), не для добычи нефти и алюминия. Не для коттеджей на Лазурном берегу или на Рублевке. Не для пожирания суши и угря в медовом соусе в модном кабаке. И даже не для тряски а-ля св. Витт на эстрадных шоу…
