Алексей Карпов - Андрей Боголюбский
И действительно, Мстислав пригласил «братаничев» на обед. Рюрик и Давыд отказались ехать к нему, потребовав, чтобы Мстислав целовал к ним крест, что не хочет причинить им вред. Требование немыслимое! Мстислав не знал за собой никакой вины, а потому «ужасеся мыслью», то есть воспринял слова братьев как обиду или даже оскорбление: он серьёзно относился к клятве на кресте и не понимал, по какой причине должен заново целовать крест братьям и почему его прежнее целование поставлено ими под сомнение. Дружина поддержала его: все были уверены, что князь не мог замыслить «лиха» против родни и что его оговорили какие-то негодные люди. По совету дружины Мстислав предложил братьям следующее: он целует им крест, что не замыслил на них «лиха», а братья выдают ему того, кто его оклеветал. Но Давыд отказался называть и тем более выдавать Бориславичей: и в самом деле, если он выдаст их, то кто в следующий раз захочет доверить ему какую-нибудь тайну?
Скрепя сердце Мстислав согласился целовать крест братьям. Ростиславичи тоже целовали крест — что не имеют зла на киевского князя. Но делали они это неискренне: «обаче сердце их не бе право с ним», — вновь замечает летописец.
Происки киевских вельмож, бывших бояр отца Мстислава, свидетельствуют о том, что по крайней мере часть киевлян была недовольна своим князем. Положение Мстислава Изяславича в Киеве осложнялось и внутрицерковным конфликтом, о котором мы уже говорили в предыдущей части книги. Прибывший в Киев летом 1167 года митрополит Константин II «запретил», то есть подверг церковному наказанию, печерского игумена Поликарпа — человека очень влиятельного в Киеве. Вновь начались споры относительно соблюдения поста в «Господские праздники», особенно обострившиеся зимой 1168/69 года, когда Рождество пришлось на среду. Князю надо было принимать чью-то сторону. В Киеве сочувствовали игумену, но Мстислав, наверное, не хотел ссориться с митрополитом[116].
В том же 1168 году в игру попытался вступить и двоюродный дядя Мстислава князь Владимир Андреевич. Политик слабый и во всём зависевший от других князей, он тем не менее претендовал на большее, чем владел. Почувствовав, что ситуация благоволит ему, Андреевич потребовал от Мстислава каких-то новых волостей. Мстислав ответил решительным отказом: он уже предоставил дяде волость, и тот совсем недавно целовал ему крест. Несолоно хлебавши Владимир Андреевич отправился обратно в свой Дорогобуж, но отправился, «разгневавшись». Это был ещё один плохой знак для Мстислава.
А в апреле Мстислав послал своего сына в Новгород. Мы уже говорили, что это был открытый вызов Ростиславичам. «И болши вражда бысть на Мьстислава от братье», — свидетельствует летописец. Собственно, новгородская политика Мстислава Изяславича и стала причиной того, что его двоюродные братья оказались во враждебном ему лагере. Летом того же года новгородцы с псковичами ходили к Полоцку и пожгли полоцкую волость за 30 вёрст до города. А зимой 1168/69 года князь Роман с новгородским полком совершил стремительный рейд к Торопцу, захватив множество пленных. Отцу пришлось отправлять сыну подкрепления — притом что он и сам не располагал достаточными силами в Киеве. И этим тоже не замедлили воспользоваться враждебные ему князья.
Нет сомнений, что Андрей Боголюбский внимательно следил за всем, что происходило на юге. Каждый промах Мстислава, каждую его размолвку с князьями или боярами он использовал в своих целях, тут же вступая в переговоры с недовольными. «В то же время бысть Андрей Гюргевичь в Суждали княжа, — сообщает киевский летописец, — и ть бе не имея любьви к Мьстиславу». Так против киевского князя сложилась сильная коалиция: «…и начаша ся снашивати речьми (ссылаться, вести переговоры. — А. К.) братья вси на Мьстислава, и тако утвердившеся крестом братья». Андрей сумел привлечь к союзу самых разных князей. Помимо Ростиславичей, ему целовал крест и обиженный Владимир Андреевич. Примкнули к союзу против Мстислава и черниговские князья. Заметим, что они не явились к Каневу, хотя участвовали в походе Мстислава в Степь. Очень похоже на то, что именно князья «Ольгова племени» сильнее других были раздосадованы чрезмерным обогащением киевского князя после ночной атаки его «седельников» и «кощеев» на половцев. И если прежде Олег Святославич был, по выражению летописца, «в Мстиславли воли», то теперь он перешёл на сторону его противника Андрея. Сделать это новгород-северскому князю было тем проще, что его отец Святослав Ольгович прежде считался верным союзником Юрия Долгорукого.
Год 1168-й отмечен был разными природными катаклизмами, которые во все времена воспринимались как грозные предзнаменования грядущих несчастий. «Быша знамениа страшна на небеси, и в солнце, и в луне, и в звёздах, — сообщал позднейший московский книжник. — Того же лета потрясеся земля; того же лета быша Громове велицы зело и страшни, и множество человек избиша». Но всё действительно самое страшное ожидало людей впереди. Бояться им надо было не столько природных явлений, сколько агрессии других людей. «…И бысть смущение в земли много… и сице ко вражде вражда сотворися и нестроениа много» — так витиевато описывал обстановку в Южной Руси накануне новой большой войны тот же книжник. И чуть ниже более конкретно: «Того же лета начаша рать совокупляти на великаго князя Киевскаго Мстислава Изяславичя князь великий Андрей, Юрьев сын Долгорукаго… соединяся со многими князи в един совет и в едино мыслие…»{253}
Разгром Киева
Пересылки между князьями заняли большую часть 1168 года. Собственно же военные действия, как это обычно бывало, пришлись на конец зимы и самое начало весны следующего, 1169 года. Зима давала возможность двигаться к Киеву прямым путём, не теряя времени на переправу через многочисленные реки и речки.
«Toe же зимы посла князь Андрей и[з] Суждаля сына своего Мстислава на киевскаго князя Мстислава с ростовци, и володимерци, и суждалци…» — с этих слов в большинстве летописей начинается рассказ о походе, организованном князем Андреем Юрьевичем на Киев{254}.[117] В Ипатьевской летописи рассказ этот распределён между двумя летописными статьями — поскольку поход начался в феврале, то есть в конце 6676 года от Сотворения мира (по мартовскому стилю), а закончился уже в марте, то есть в начале следующего, 6677-го.
Да, Андрей не выступил в поход сам. Собранные им силы давали ему уверенность в том, что Киев будет взят и без него. Неучастие в столь важном военном предприятии не стало для него чем-то исключительным; напротив, превратилось в норму, образ правления. После похода на болгар 1164 года Андрей вообще ни разу не принимал участия в военных действиях, не возглавил лично ни одного военного похода; больше того, ни разу не покидал пределы своего княжества! Притом он по-прежнему «не в туне» носил свой меч и мог при случае пустить его в дело. Князь уверенно держался в седле и совершал неблизкие поездки по своему княжеству, был вынослив и весьма «силен», по выражению летописца. И тем не менее раз за разом отказывался от того, чтобы возглавить собранное им же войско. Может быть, не желая самому проливать чужую кровь? Или считая это теперь ниже своего достоинства?
