Вячеслав Козляков - Борис Годунов. Трагедия о добром царе
Одним из источников царской милости было взятое в казну опальное имущество Романовых и других ссыльных бояр. Авраамий Палицын писал об этом в «Сказании»: «…домы великих боляр сосланных вся истощив и принесе в царскиа полаты и древняя царскаа сокровища вся им оскверни, от сего же милостыню творяще». Понять, в чем же тут вина царя Бориса, не так-то просто. Чтобы сильнее уязвить Бориса Годунова, автор сказания приводит изощренный богословский аргумент из пророка Исайи о каре на прибавляющих к своему имуществу «неправденые сребреницы». По существовавшим тогда представлениям, опальное имущество было «нечистым» и его следовало уничтожить, а не сохранять, и уж тем более не вносить в царский дворец и не использовать для благого дела[612]. Правда, Авраамий не заметил, как косвенно подтвердил обвинения в волшебстве, выдвинутые против Романовых, признав их конфискованные дома источником «скверны».
Царь Борис Федорович пытался чередовать раздачу милостыни с выработкой целой программы помощи голодающим, основанной на введении твердых цен на хлеб и общественных работах. Но каждый его шаг, все его самые разумные меры тонули в хоре голосов его критиков или, что еще хуже, использовались теми, кто умел извлекать выгоду из чужой беды. Уже осенью 1601 года, когда пропал выращенный урожай, цена на рожь, например, в Соли Вычегодской достигла целого рубля, и хлебная «инфляция» продолжала раскручиваться. Видя, что «у Строгановых самих… и у приезжих наших московских гостей, и у вологоцких, и пермьских, и у двинских, и у вяцких торговых прожиточных, и у иных у всяких у тутошних богатых людей прошлых лет старые пахоты… хлеба много», Годунов послал 3 ноября 1601 года указную грамоту старостам, целовальникам и судьям «всее Усолские и Вычегодские земли», в которой приписал наступившее расстройство хлебной торговли сговору корыстолюбивых купцов: «меж себя сговоряся для своей корысти, хотя хлебною дорогою ценою обогатети, тот весь хлеб у себя затворили, и затаили, и для своих прибылей вздорожали в хлебе великую цену». Последствия такой игры на рынке крупных оптовых торговцев зерном, отдававших хлеб только богатым перекупщикам по нескольку сот четвертей (мера веса) и прекративших торговать им «в рознь», по нескольку четвертей, сказались очень быстро. «И цена хлебу у Соли Вычегоцкой от часу прибывает и дорожает со дни на день болши прежнего, — говорилось в царской грамоте, — а посацким, и волостным людем делаетца многая нужа, что им по такове по болшой дорогой цене у скупщиков, и у хлебников, и у колачников хлеба купити неизможно». Мириться с таким положением дел царь не стал и вмешался в торговые операции оптовых торговцев хлеба. Меры против «скупщиков» были приняты повсюду, затронув и саму Москву и другие города, торговавшие со Строгановыми в Сольвычегодском крае: «велели есмя в нашем царьствующем граде Москве и в наших московских и во всех городах нашего царьского содержанья хлебных скупщиков и тех всех людей, которые цену в хлебе вздорожили, и на хлеб денги задатчили, и хлеб закупали, и затворили, и затаили, сыскивати». Хлеб предписывалось искать во всех дворах, житницах, амбарах и лавках. Завершалось все логичным для царя Бориса Федоровича указом продавать зерно по определенной цене и понемногу, чтобы хватило на всех. «И за таким нашим царским великим утверждением и за крепко учиненною заповедью, — грозили в указе, — велели есмя учинити у Соли хлебную цену одну, купити и продавати ржи четь по полтине, овса четь в полполтины, ячменя четь в четыре гривны. А купити есмя велели всяким людем понемногу про себя, а не в скуп чети по две, и по три, и по четыре человеку»[613]. Четверть в московскую или новгородскую меру равнялась от четырех до шести пудов зерна. Будь эта мера реализована, людям хватило бы хлеба, чтобы пережить голодное время и посеять зерно для нового урожая. Однако большинству не хотелось расставаться с барышами из-за любви к ближнему. Затворенными для голодных оказались даже монастырская и патриаршая хлебная «казна». И наоборот, все, кто мог, бросились скупать остававшийся хлеб, чтобы перепродать его подороже. Авраамий Палицын осуждал «сребролюбцев» и обвинял их в том, что именно они стали причиной «начала беды по всей России»: «Мнози тогда ко второму идолослужению обратишася, и вси имущеи сребро и злато и сосуды и одежда отдаяху на закупы, и собираху в житницы своя вся семяна всякого жита, и прибытков восприемаху десятирицею и вящши». Наживаемые мгновенно капиталы разделяли людей. Тогда и пригодились эти несимпатичные русские поговорки о том, что сытый голодного не разумеет и своя рубашка ближе к телу. Во всяком случае, именно в таком равнодушии к судьбам ближних обвиняет своих богатых современников троицкий монах Авраамий: «Мнози бо имущеи к разделению к братии не прекланяхуся, но зряще по стогнам града царьствующаго от глада умерших, и ни во что же вменяху».
Конечно, не все объяснялось хлебной спекуляцией; кто-то просто хотел сделать запасы на будущее, чтобы уберечь себя от угрозы голодной смерти. Так, несмотря на благие начинания царя Бориса Годунова, его подданные своими руками вымостили себе дорогу к тяжелым испытаниям Смутного времени. Пытаясь упорядочить хлебную торговлю, царь Борис успешно ее разрушил. Начавшиеся в стране процессы дают материал для классического пособия на тему «Как устроить гражданскую войну в России». Хлеба в стране оставалось еще достаточно. Как писал тот же Авраамий Палицын, потом еще четырнадцать лет «от смятения» им питались «во всей Русской земле». Борис Годунов отказался от закупок голландского зерна, услужливо привезенного иноземными купцами, прослышавшими про голод в России и возможность неплохо на этом заработать. Из объявленного 16 мая 1602 года в Нарве «продажного хлеба» ржи и других товаров на царский обиход, как и в прежнее время, были закуплены редкие вина[614]. Значит, царь считал, что может справиться с ситуацией собственными силами. Но, вмешавшись запретительными мерами в частный торг, Борис уничтожил коммерческую инициативу, и ее место быстро заняли неповиновение, всеобщий обман и подозрительность. Царь приказывал печь хлеб «определенного веса и по определенной цене» — а пекари, по свидетельству Исаака Массы, «для увеличения тяжести пекли его так, что в нем было наполовину воды, от чего стало хуже прежнего»[615]. В обстановке «доводов» сыпались обвинения даже в адрес патриарха и монастырей, где обычно скапливались запасы хлеба. Только житницы самого царя Бориса были широко раскрыты, как ворота, для всех бедных и голодных.
Узнав о выдаче милостыни, в Москву по всем дорогам бросились голодные люди. По известию «Нового летописца», царь «повеле делати каменное дело многое, чтобы людем питатися, и зделаша каменные полаты болшие на взрубе, где были царя Ивана хоромы». Слух о том, что в Москве можно прокормиться на перестройке двора Грозного царя, видимо, быстро разошелся, но привлек не только тех, кто был способен к черновым строительным работам, но и обычных разбойников. Благая мера грозила превратиться в кошмар и ужас на всех больших дорогах государства, особенно подмосковных, по которым сбирались в столицу будущие наемные рабочие.
