Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙII
Чрез профессора Кёбера просил знакомства некто Ватару Маесима и сегодня был. Оказался молодым человеком, сыном известного заслугами по почтовому ведомству (и ныне директора Железнодорожной компании) Маесима; воспитан в Америке, будучи отправлен туда двенадцати лет, отчего вернулся домой совсем забывшим родной язык и не умеющим писать, что заставило вновь здесь учиться китайско–японской письменности; протестант пресвитерианского толка; в семье же его сестры — одна баптистка, другая епископалка; отец и мать ни во что не веруют; бабушку он успел обратить в христианство. Дал я ему «хикаку–сингаку» и познакомил с Марком Сайкайси в видах пользы для него от разговоров с нашим молодым ученым, ровесником ему.
30 ноября/12 декабря 1895. Четверг.
Кроме перевода, занят был писанием в Россию. Написал, между прочим, в Москву, священнику Военного Александровского Училища, зятю покойного о. протоиерея Александра Ивановича Иванцева–Платонова и душеприказчику его, выделившему из семнадцати тысяч, завещанных на благотворительные дела, одну тысячу для Японской Миссии и приславшему ныне ее сюда; написаны ему — уведомление о получении и благодарность ему и детям покойного за пожертвование. Достойно об о. протоиерее возносить здесь всегдашнюю молитву!
Это был один из самых теплых радетелей Миссии и при жизни немало жертвовавший на нее и, без сомнения, немало располагавший других к тому в Москве. Между прочим, он принес мне на Саввинское Подворье в Москве, когда я жил там для сбора пожертвований на построение Собора, в 1880 году, как пожертвование, два свои магистерские креста — золотой и золоченый; ему пред тем недавно дали докторский, так что эти оказались ненужными; он и не нашел для них лучшего употребления, как пожертвовать Миссии. Без сомнения, и Миссия хранит их поныне как трогательный знак доброго расположения к ней одного из лучших людей в России; и пусть они хранятся навсегда, в память и поощрения будущим миссионерам и служителям Церкви здесь!
1/13 декабря 1895. Пятница.
Приходит о. Павел Сато и рассказывает следующее: Сира Ниномия, добрая христианка в Иокохаме, дала разводную своему мужу Иосифу Ниномия. Ему от роду шестьдесят девять лет, ей — сорок пять. Что за причина? Иосиф — неисправимый игрок в шашки, вечно проигрывающийся. Многие года он предан был этой страсти; промотался из–за нее; так что Сира, чтобы обоим не умереть с голоду, будучи умной женщиной, прошла курс акушерства, получила диплом на звание бабки и ныне с немалым успехом занимается своим ремеслом в Иокохаме, но Иосиф все проигрывает, что она добывает. На какие только штуки он не пускался, чтобы выигрывать, и все напрасно! Например, нанимал он заведомо искусного игрока, садил его на потолке с отверстиями в комнату и от него проводил целую систему нитей под себя: игрок с потолка подергиванием той или другой нитки давал знак, какой шашкой ходить, но увы! Игрок указывал ему предательские ходы, в пользу его противника, ибо был переподкуплен, и тому подобное. Словом, Сира окончательно выбилась из сил, воюя многие годы против безумной страсти своего благоверного. Он стал убивать и ее практику всюду, где она вхожа, являясь и прося денег взаймы, чрез что и ей стали отказывать. И вот она, на старости лет их обоих, решилась развестись с ним. Он теперь отправился на прожитье к одному своему родственнику близ Оосака.
— Что же вы сказали Сире, когда она рассказала о разводе? — вопросил я о. Павла.
— Сказал, что развода ни в каком случае не должно быть; пусть же это будет временной разлукой по обстоятельствам; в случае болезни Иосифа или другой крайности она должна опять принять его или озаботиться, как о муже. Она и сама так разумеет и так будет поступать. Она и теперь на путь и на прожитье снабдила его средствами.
— В таком случае ее по–прежнему можно допускать к Таинствам исповеди и приобщения. Иосифа же, как неисправимого, нельзя, пока не исправится, исключая смертную опасность, — Странные бывают казусы между японскими христианами!
2/14 декабря 1895. Суббота.
О. Николай Сакурай на десяти листах описывает свое путешествие по Церквам; но еще и до Саппоро не дошел, посетил только Эсаси — где никакого успеха, конечно, от лености катихизатора Исайи Секи, — Куромацунай, Суцу и Иванай; крестил человека четыре; радостного в письме ничего; о болезни своей много пишет; видно, что недолго наслужит: кроме головных беспрерывных болей, еще желудочные страдания. И кто мог предвидеть, что человек по здоровью неблагонадежен для священнической службы! Служа немало лет катихизатором, никогда не жаловался на слабость здоровья!
О. Комацу пишет о долге Василия Ямада: родные жены дают в уплату 25 ен, собрал о. Тит пять, от меня десять, итого 40 ен; недостает десяти, ибо должен Ямада 50 ен. Отвечено о. Титу, что я еще дам из своих (не церковных, которые не имею права расходовать на уплату долгов) пять ен, но не иначе как если он соберет остальные пять. Тогда бы он отправился сам в Котосуяма, расплатился с кредиторами Василия Ямада, разорвал бы его долговые расписки и вперед настрого заказал ему не должать (теперь же и содержание его не 8, а 10 ен в месяц).
Стефан Камой из Кокура пишет радостное письмо: трое крещены у него, чему и Церковь очень обрадовалась, так как там давно не было крещений. Молодой катихизатор из семинаристов начинает чувствовать употребление своих сил; до сих пор бесплодно жил в Янагава, хотя место сие и резиденция священника, но священник сей — Петр Кавано, беспечный и ленивый.
3/15 декабря 1895. Вторник.
После литургии отслужена была панихида по православным воинам, павшим в битвах или от болезни в походах в минувшую войну с Китаем и на Формозе. Всех таковых оказалось у нас одиннадцать человек, известных нам. Панихида отслужена по поводу того, что, начиная с сегодня, четыре дня будет праздник в честь погибших на войне всех воинов в Сёокоися — кумирне, воздвигнутой в честь павших при реставрации Микадо, на Куданзака.
Будут там молиться душам сих воинов, приносить им жертвы. Даже Император сделает им эту честь послезавтра, а Императрица — на следующий день. Со стороны Императора это — беспримерный в японской истории поступок; до сих пор никогда императоры не молились душам своих подданных.
После богослужения зашли ко мне: Анна Эрастовна Шпейер, капитан «Адмирала Нахимова», доктор с сего судна, японский молодой гвардейский офицер Николай Накагава, Павел Накай и другие. Накагава, кажется, солгал в разговоре с капитаном и доктором, что убил на войне двенадцать человек, «вот этой саблей» — де, и показывал саблю любопытствующим. Мать его недавно говорила мне, что двух убил, «потому–де что иначе каждый из них убил бы его». Жаль, если он глуп. Анна Эрастовна приходила отчасти переговорить с Накай–сан, которому поручает свою воспитанницу и крестницу Катю (побочную дочь Маленды), отчасти чтобы взять Катю сегодня к себе на день.
