Лея Трахтман-Палхан - Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву
Но после первого же разговора с моим знакомым, литовцем по национальности, которого я знала не один год, все мои иллюзии развеялись, как туман под лучами солнца.
Этого высокого блондина я всегда считала культурным и образованным человеком и относилась к нему с неизменным уважением. Мне часто приходилось общаться с ним по служебным вопросам, и он всегда старался мне помочь. Так мне казалось тогда, но как только я обратилась к нему с просьбой узнать что-нибудь о вакансиях для меня, лицо его стало совершенно чужим, и каким-то бесцветным голосом он сказал: «Знаешь, Лена, я вряд ли смогу тебе чем-либо помочь. И не только потому, что ты еврейка, литовцам в нашей стране не намного лучше, а просто времена сейчас такие, что просить за чужого, даже хорошего человека, довольно опасно. Сегодня и за родного брата поручиться нельзя». Потом отвел меня в сторону и, понизив голос до шепота, сказал: «Я могу познакомить тебя с одним человеком, которому надо сунуть взятку, и он все устроит. Но сумма должна быть приличной». Я что-то буркнула и выскочила за дверь. Какой цинизм! Если дать взятку, то даже в эти страшные времена не важно, еврей ты, или литовец, или даже эскимос, все будет устроено в лучшем виде! Но даже если отбросить эти этические нюансы, денег на взятку у нас с Мишей не было, да и дать эту проклятую взятку я бы, пожалуй, не смогла, так как раньше бы умерла со страха. Тем самым такой вариант трудоустройства мне явно не подходил.
Месяца два я продолжала поиски работы по специальности, но потом поняла, что это пустые хлопоты и устроилась работницей на завод по производству пуговиц. Зарплата была, конечно, намного ниже моей прежней, но зато завод был рядом с нашим домом, а главное – никаких нервных напряжений работа не требовала.
Но уже после нескольких дней работы я поняла, что прикипела к детскому саду и, похоже, совершила ошибку, покинув его. Возможно, если бы я устроилась на преподавательскую работу в школе, то, скорее всего, не грустила бы по детскому саду. Однако, сидя за одним столом рядом с темными деревенскими бабами, с которыми, собственно, и говорить было не о чем, я испытывала острое чувство глубокого разочарования.
А между тем в моем бывшем детском саду воцарился хаос. Сменившая меня молодая женщина никогда с детьми раньше не работала и не имела никакого понятия об этой работе. Очень быстро с таким трудом налаженная мной жизнь в саду захирела. Дети сразу почувствовали изменение обстановки: многие из них очень неохотно стали ходить в детсад и даже оставались дома. Родители жаловались администрации завода на плохую работу воспитателей.
Проработав тем временем несколько месяцев на заводе, я все-таки ушла оттуда и опять принялась за поиски работы. Я часто встречала родителей из детсада. Некоторые из них пытались уговаривать меня вернуться, другие просто жаловались, что дети совсем не хотят ходить в сад и часто приходится их оставлять дома, пропуская рабочие дни.
Наконец, родители, не выдержав такого положения, устроили бунт и почти все отказались водить детей в детсад. Заведующая была вынуждена подать заявление об уходе.
Как-то меня вызвал новый директор кирпичного завода и предложил вернуться в детский сад. Во время беседы он пообещал исправить запись в трудовой книжке таким образом, что мой трудовой стаж будет непрерывным.
В то время, когда евреев поголовно изгоняли с работы, получить такое предложение конечно же было случаем далеко не обычным. Но я все-таки сказала директору: «А вы уверены, что Министерство образования согласится меня утвердить?» Директор ответил, что он и парторг завода берутся решить эту проблему.
Конечно, в моем бедственном положении, когда я сама убедилась в невозможности найти что-либо, кроме черного тяжелого труда, такое необычное предложение, бесспорно, было Божьим даром, и я, не раздумывая, согласилась.
Вернулась в детский сад, как на пепелище после большого пожара. Кругом были грязь и запустение: почти совсем еще новая мебель пришла в плачевное состояние, стены комнат поцарапаны, через стекла окон было почти ничего не видно, так они были грязны.
Прошло меньше года, как я покинула сад, и как радикально все изменилось! Мне даже показалось, что я пришла куда-то в другое место, а не в детский сад, где все было сделано при моем непосредственном участии.
Но что было делать? Все пришлось начинать заново, но я тогда была молода, полна сил и энергии, знала, что такое быть безработной, поэтому с удовольствием принялась за работу, которая мне очень нравилась. Это обстоятельство было, вероятно, самым главным.
Я считаю, что в жизни мне удалось сделать два главных дела: в Советском Союзе – создать детский сад и наладить его работу, а в Израиле – организовать ульпан по изучению иврита новыми репатриантами в школе Рудман.
Тем не менее мне приходилось прилагать невероятные физические и душевные усилия, чтобы вернуть сад в прежнее состояние и опять завоевать расположение и доверие детей и их родителей.
Это было тем тяжелее, что Пенсона уволили, а новый директор в мои проблемы глубоко не вникал. Да и как человек он, конечно, не шел ни в какое сравнение с Пенсоном, и не потому, что был русским по национальности. Конечно, на мои просьбы он отвечал, но делал это строго официально, сухо, всегда держа дистанцию в наших отношениях. Я даже не пыталась сблизиться с ним, так как хорошо понимала, что в существующей атмосфере жуткого разгула антисемитизма он, пожалуй, делал максимум возможного, терпя меня в своем окружении, и по большому счету я была ему благодарна.
Мой рабочий день теперь продолжался почти круглые сутки. Миша понимал, что я должна поработать тяжело хотя бы первое время, чтобы закрепиться в этой должности, поэтому взял на себя часть семейных забот, особенно уход за Изиком и Эриком.
Отец одного мальчика очень хорошо играл на трофейном немецком аккордеоне и проникновенно пел русские народные песни. Я уговорила его участвовать в праздничных утренниках, так как «пробить» в Министерстве просвещения ставку музыкального работника мне никак не удавалось.
Отремонтировали мебель и оборудование на детской площадке перед зданием сада, посадили новые деревья и цветы. Удалось даже обновить набор игрушек и кукол. Короче, постепенно жизнь в саду налаживалась и приобретала прежний вид.
Несколько сложней было с персоналом. За время моего отсутствия частично вернулись старые порядки. Нянечки и воспитатели делали все спустя рукава, так как молодая заведующая практически ни во что серьезно не вникала. Но самое печальное: опять началось воровство продуктов.
Мое положение усложнялось еще тем, что в борьбе за наведение порядка, как тогда говорили, я уже не чувствовала себя так уверенно, как при старом директоре, да и времена уже были другими. Но тем не менее я пыталась что-то изменить, правда, не всегда успешно.
