Борис Соколов - На берегах Невы
Доктор Бетвугин.
На фронте было всё спокойно. Дни проходили монотонно. Вокруг была осень, бриллиантово — жёлтая, со случайными дождями и непременными туманами. Свободный от дневной рутинной работы, я погрузился в научную работу, которую я делал ещё до призыва на фронт: возможное бессмертие живых клеток. Тема привлекла моё внимание ещё в университете. Я прочитал об этом в американских источниках и постарался копировать их работу. Возможно ли бесконечно долго держать образец ткани, извлечённый из живого организма? Сколько времени можно продолжать клеточный марафон, если поддерживать хорошие условия содержания ткани? Когда я впервые прочитал о подобном эксперименте Росса Гаррисона из Йельского университета, я страшно заинтересовался этой работой. Я думал, вот, что нам ответит на вопрос об извечных проблемах жизни и смерти. Если бы мы были способны взять клетки у старого человека и держать их после его смерти, это помогло бы по-новому взглянуть на многие биологические проблемы. Это бы помогло доказать, что наш организм состоит, на самом деле, из бессмертных клеток, и только дефекты в сложной организации внутри тела делают человека смертным.
Сразу после окончания университета я пришёл на работу в Петербургскую Биологическую Лабораторию при курсах Лесгафта. Её директором был Сергей Метальников. Метальников. Он был необычным человеком: вежливый и чувствительный, он был постоянно углублён в науку. Он был человеком видения и энциклопедического знания и обладал настойчивостью, без которой немыслимо достижение научных результатов.
Будучи директором Петербургской Биологической лаборатории Метальников горячо одобрил мои планы по созданию непрерывных живых культур ткани. Зарплата была мизерной. Я едва сводил концы с концами, но работа была захватывающей.
— Почему мы должны использовать лягушек или цыплят? — Спросил Метальников, когда лаборатория была готова к работе. — Давайте сделаем шаг вперёд. Давайте работать с человеческой тканью.
В Обуховской больнице, к которой я относился, старый пациент умирал от рака. Я попросил его разрешения взять кусочек ткани из его живота. В хирургических условиях, взяв образец ткани, я принёс его в лабораторию. Моя помощница Анна дала свою кровь. Я разрезал образец на мелкие кусочки и поместил их в углубления лабораторных стёклышек, добавив кровяной плазмы. Накрыв образцы для стерильности плоскими стёклышками, я поместил их в термостат, который поддерживал температуру человеческого тела. Будет ли ткань расти? Будет ли она жива?
Я ждал два дня и был разочарован: не было ни признаков роста, ни деления ткани. Я ждал ещё два дня. На этот раз я заметил нити клеток вылезающие во все стороны из культивируемого образца. Я побежал к Метальникову крича: «Они растут!».
И они росли. Ткань умершего человека оставалось живой и росла, начиная с этого незабываемого дня. Она продолжала существовать и существовала ещё в 1942 году, когда доктор Стрельников, который остался вместо меня, в последний раз написал мне, что «Лопухинская ткань ещё жива». Лопухин — фамилия человека, чью ткань я использовал.
Мы развернули наши исследования на полную мощь. Мы культивировали человеческую ткань из самых разнообразных органов. Нервная, мышечная, эпителиальная ткани — все они, хотя и с разной скоростью, росли при наличии нормальных условий. Наша лаборатория сразу стала известной. Много позже Метальников получил Пастеровскую премию за книгу «Бессмертие», которая была основана на нашем материале. К своему удовлетворению мы доказали, что потенциальное бессмертие присуще всем живым клеткам[21].
Однако, наше открытие не опровергло грустный факт, что наш организм, состоящий из бессмертных клеток, сам по себе смертен.
* * *И теперь в моей маленькой лаборатории на Юго-Западном фронте я пытался восстановить мой петербургский эксперимент.
В сентябре, проверяя культуру, я был прерван грубым стуком в дверь. У меня даже не было времени сказать «Войдите», как вошёл главный хирург доктор Георгий Бетвугин. Он был краток: «Я застрелил её» — сказал он спокойно, — «Пожалуйста, пойдите посмотрите, жива ли она. Я не хочу смотреть на неё….»
И он быстро вышел.
* * *Полгода назад я был удивлён переводом доктора Бетвугина в наш госпиталь. Его репутация блестящего хирурга была прочно установлена. Он был знаменит ещё в Московском медицинском институте, где исполнял отчаянные операции, о которых я читал в медицинских журналах. Он вполне мог рассчитывать на работу в огромном военном госпитале. Вместо этого я узнаю, что он едет к нам, в какую-то дыру. Это было странно и непостижимо. С его приездом наше удивление только возросло.
Мы все болтали и обедали в нашей ординаторской, когда вошёл прекрасный незнакомец. Его внешность была бросающейся в глаза: высокий, стройный, с сине-чёрной Ван-Дайковской бородкой и короткими усами, тёмные седеющие волосы и лёгкие, голубые глаза. С иголочки одетый в военную форму с дорогими бриджами и сверкающими шпорами, он выглядел как один из гусаров Его Величества. Он молчал минуты две, как бы высматривая кого-то в комнате.
— О, нет! — раздался женский голос.
Повернувшись к концу стола, я увидел главную сестру, закрывшую руками лицо.
— Что всё это значит? — спросил я.
Затем я повернулся к незнакомцу и довольно грубо спросил:
— Вы кого-нибудь ищите?
Он улыбнулся и ответил:
— Я прошу прощения за вторжение, но меня прислали в этот госпиталь.
— В этот госпиталь? — переспросил я.
— Да, главным хирургом. Я — доктор Бетвугин.
Когда он произнёс свою фамилию, упало кресло, и главная сестра выбежала из ординаторской.
Доктор Бетвугин не обратил внимание на такое поведение главной сестры. Он сказал как ни в чём не бывало:
— Я извиняюсь за прерванную трапезу.
Я представил его персоналу, и он с каждым поздоровался за руку и представлял себя. Он был очень вежлив и спрашивал нас о нашей работе. Его внешний вид резко контрастировал с нашими заношенными гимнастёрками.
— Он выглядит как принц! — сказала моя сестра.
Он, впрочем, и выглядел как принц из сказки.
Вечером я готовился спать, когда Илья сказал, что главная сестра хочет видеть меня.
— Она сильно расстроена. Плачет.
Елена фон Т. была только недавно прислана в наш госпиталь, и она быстро стала любимицей всего персонала. Хирурги были очень удовлетворены её работой. Она имела опыт и готова была помочь любой сестре. Пациенты говорили: «Она просто ангел». Она и выглядела как ангел, с её светлыми волосами и прекрасным, точёным лицом. Тактичная и скромная, она не принимала участия в сплетнях, как это обычно водится в больницах. Все юные врачи были влюблены в неё и напрасно пытались за ней ухаживать. Она много читала, и время от времени просила у меня медицинские книги. Она, видимо, была из зажиточной семьи, но никто про неё не знал ничего.
