Владимир Сысоев - Анна Керн: Жизнь во имя любви
23 декабря 1878 года Анна Петровна продиктовала кому–то из женской половины прямухинского общества (вероятно, Елизавете Александровне Бакуниной) письмо для Алексея Николаевича Вульфа:
«Видишь, где я очутилась, мой добрый друг и брат? В доме, где я бывала в детстве и где мне так хорошо на старости, и где ты бывал в прошлые годы нередко, и где надеюсь видеть тебя, может быть, даже в это лето… А как мы с мужем были бы рады этому!.. Добрейшие хозяева наши Александр и его жена Лиза Бакунины так с нами ласковы и внимательны, что мы испытываем полное довольство и покой…
Из Москвы мы переехали в Торжок ещё в апреле, по случаю дороговизны и потому что утомились от суеты и грязи номерной жизни… В половине же октября переехали в Прямухино по влечению сердца и в видах экономии… Но эти виды пока не осуществились по случаю тяжкой болезни мужа, из которой он едва выздоравливает и которая сильно подорвала его финансы, а также физические силы… Прямухино всё то же, что и было 70 лет назад и это мне очень приятно; – а между тем, милое наше Берново уже далеко не то!.. {95}
Дети наши в Москве и мы надеемся, что доставят нам радость свидания в скором времени…
Моё здоровье не дурно, но болезненная тоска по временам опять одолевает меня… и память очень плоха… Вследствие этого напомни мне о всех наших родных и утешь подробною грамоткою о себе, старый и неизменный друг и брат.
Будь здоров и люби – хоть немножко – неизменно преданного тебе друга Анну Виноградскую»[88].
Это письмо Анны Петровны, не предвещавшее трагических событий, оказалось последним…
В первый день рождественского праздника Александр Васильевич почувствовал себя очень плохо, «доходил до отчаяния, известили об этом Сашу в Москве».
Дневник Т. А. Бакуниной даёт хронику болезни А. В. Маркова–Виноградского:
«27 декабря – приехал Александр Виноградский.
28 декабря Александру Васильевичу получше.
29 декабря – Александр Александрович Виноградский уехал обратно в Москву».
Но жизнь шла своим чередом, съезжались гости на новогодние праздники:
«31 декабря – во время обеда приехали Мария Карловна, Сашенька, Варя и Александр Вульфы, а вечером – маскированные Опели (Борис Сергеевич и Ольга Ивановна, их имение Ямки–Сидорово находилось недалеко от Прямухина. – В. С.), и разыгрывали сцены из Фауста, танцевали и весело встретили новый год. Разъехались все по домам в 3 часа»[89].
2 января Александру Васильевичу снова стало плохо. Вызвали доктора Богоявленского.
5 января в Прямухино пришла весть о кончине 15 декабря Н. Н. Тютчева. Теперь к телесной боли у Маркова–Вино–градского добавилась душевная – умер надёжный опекун семьи, один из самых преданных и верных друзей.
12 января к больному приезжал земский врач Павел Николаевич Алянчиков. «Уехал в сумерках», – записала в дневнике Т. А. Бакунина.
Последняя запись в дневнике А. В. Маркова–Виноград–ского сделана его рукою 23 января: «Раннее утро. Завывает ветер, и печи трещат и пылают по коридору, согревая наше аббатство. Тяжкие недуги мои как будто смягчаются после 40–дневных страданий… »
Через пять дней, «в ночь с 27 на 28 [января 1879 года] в два часа пополуночи» Александр Васильевич скончался. 29 января в Прямухино приехал сын Александр, а 1 февраля Мар–кова–Виноградского похоронили в семейном склепе Бакуниных возле Троицкой церкви.
Надо отдать должное А. В. Маркову–Виноградскому: именно его забота и хлопоты, а самое главное – беззаветная любовь к Анне Петровне значительно продлили ей жизнь. Он взвалил на себя обязанность разбирать её небрежно написанные воспоминания, переписывать их и редактировать. Он сохранил целый ряд разрозненных эпизодов, которые жена или не смогла в своё время опубликовать по цензурным либо этическим соображениям, или вспомнила уже после выхода мемуаров. Наконец, он сам оставил «Записки», содержащие очерки нравов того времени, биографии и характеристики многих известных его современников; ценность этих сведений нам ещё предстоит осознать.
На следующий день после похорон сын увёз Анну Петровну в Торжок, а оттуда поездом – в Москву. 5 февраля он писал А. Н. Вульфу:
«Многоуважаемый Алексей Николаевич!
С грустью спешу уведомить, [что] отец мой 28 генваря умер от рака в желудке при страшных страданиях в доме Бакуниных в селе Премухине. После похорон я перевёз старуху–мать несчастную к себе в Москву, где надеюсь её кое–как устроить у себя и где она будет доживать свой короткий, но тяжёлогрустный век! Всякое участие доставит радость бедной сироте–матери, для которой утрата отца незаменима.
Пожелав вам всего хорошего, остаюсь уважающий вас ваш слуга
А. Виноградский».
В Москве, в скромных меблированных комнатах на углу улиц Тверской и Грузинской, пережив мужа ровно на четыре месяца, 27 мая 1879 года Анна Петровна умерла от паралича.
Согласно пожеланию Анны Петровны, похоронить её должны были в Прямухине, рядом с мужем. Однако раскисшие от дождей дороги не позволили этого сделать, и она обрела вечный покой на семейном кладбище Львовых на погосте Прутня Новоторжского уезда Тверской губернии.
Актовая запись о её смерти гласит:
«Скончалась 27 мая, погребена 1 июня 1879 года, умершего коллежского асессора Александра Васильевича Маркова–Виноградского вдова Анна Петровна.
Умерла от паралича 79 лет от роду.
Совершали погребение: священник Дмитрий Ильинский с диаконом Сергеем Ветринским, дьячком Андреем Повед–ским и пономарём Иваном Масловым.
Тело умершей вдовы Анны Петровны привезено из Москвы по открытому листу, данному на село Прямухино, Московским генерал–губернатором от 30 мая 1879 года за № 2618, а по желанию её родного сына, губернского секретаря Александра Александровича Маркова–Виноградского, погребена на церковно–приходском погосте села Прутня»[90].
С подачи редактора журнала «Русский архив» П. И. Бартенева по страницам многих изданий долго кочевала легенда о якобы произошедшей встрече гроба с прахом А. П. Керн и памятника Пушкину, ввозимого в Москву. Эту красивую легенду развеял уже упоминавшийся актёр московского Малого театра О. А. Правдин, поведав о действительном случае, послужившем поводом к её возникновению: «Года за два до смерти Анна Петровна сильно захворала, так что за ней усилили уход и оберегали от всего, что могло бы её встревожить. Это было, кажется, в мае. Был очень жаркий день, все окна были настежь. Я шёл к Виноградским. Дойдя до их дома, я был поражён необычайно шумливой толпой. Шестнадцать крепких битюгов, запряжённых по четыре в ряд, цугом везли какую–то колёсную платформу, на которой была помещена громадная, необычайной величины гранитная глыба, которая застряла и не двигалась. Эта глыба была пьедесталом памятника Пушкину. Наконец среди шума и гама удалось–таки сдвинуть колесницу, и она направилась к Страстному.
