Моисей Кроль - Страницы моей жизни
Само собою разумеется, что и сибирская передовая общественность употребляла все усилия, чтобы ее голос был услышан и чтобы правительство наконец вспомнило о чисто сибирских нуждах и стало проводить в жизнь те реформы, которых Сибирь ждала так долго и никак не могла дождаться.
При таких обстоятельствах талантливый публицист и большой сибирский патриот Ядринцев решил издавать еженедельный, журнал «Восточное обозрение», который, по его идеям, должен был быть знаменоносцем и борцом за раскрепощение Сибири и ее уравнение в правах с метрополией.
С большим трудом Ядринцеву удалось добиться разрешения на издание журнала, который, однако, подлежал предварительной цензуре. Тяжелое это было испытание для Ядринцева, но он боролся с цензурой героически и добился своей энергией и талантом того, что «Восточное обозрение», несмотря на все цензурные строгости, стал органом передовой сибирской мысли. К нему чутко прислушивалась вся культурная сибирская общественность и с ним серьезно считались литературные и общественные круги Москвы и Петербурга.
После смерти Ядринцева Попов продолжал его трудную и ответственную работу. Эта работа требовала от Попова большой жертвенности, не только потому, что газета (при Попове «Восточное обозрение» стало ежедневной газетой) давала постоянные дефициты и надо было лезть из кожи, чтобы покрывать эти дефициты, но и потому, что вести периодический орган при сибирских условиях было настоящим подвигом.
Газета отнимала у Попова почти все его время и все силы, не говоря уже об упорной, ежедневной тихой борьбе с цензурой. Правда, в 1895 году цензорский пресс несколько ослабел. Со смертью царя Александра III мрачная реакция стала немного сдавать.
И в Иркутске тоже чувствовали, что что-то в России переменилось… Быть может, политика генерал-губернатора Горемыкина также была отголоском едва-едва заметной перемены, происшедшей со смертью Александра III в высших правительственных сферах.
Как уже было сказано, «Восточное обозрение» выходило в 1895 году ежедневно, и состав редакционной коллегии этой газеты, равно как ее ближайших сотрудников, был примечателен во многих отношениях. Официальным редактором ее был Попов, он же заведовал административной частью ее. Писал он также довольно часто передовые статьи, но самой трудной задачей его было ладить с цензурой и спасать статьи от цензорского усердия.
Раньше я уже упомянул, что Попов был сослан административным порядком в Сибирь за свою принадлежность к партии «Народная воля». С течением времени его революционность значительно потускнела, но он остался верен своим левым убеждениям. Его сотрудниками по газете тоже большей частью были революционеры. Не удивительно, что в их статьях скрывалось немало контрабанды.
И вот роль Попова заключалась в том, чтобы как-нибудь уговорить цензора, что представляемые им на просмотр статьи не содержат в себе никаких противоправительственных мыслей. Это была очень трудная задача, но Попов справлялся с ней превосходно.
Обзоры иностранной жизни давал Лянды, политический ссыльный, игравший очень большую роль в польской революционной организации «Пролетариат». Когда я приехал в Иркутск, Лянды занимал ответственную должность в иркутской конторе известной сибирской фирмы Громовых, и местное общество относилось к нему с большим уважением.
Лянды производил впечатление настоящего европейца, я бы сказал, джентльмена. Высокообразованный человек, он в то же время очаровывал людей своей мягкостью и глубокой человечностью. У себя дома он большей частью говорил по-польски, так как жена его была полькой и дети его получили польское воспитание. Внешне у него осталось очень мало еврейского; однако когда я с ним заговаривал о положении евреев в России, я чувствовал, что в нем бьется горячее еврейское сердце и что еврейское горе ему очень близко.
Лянды живо интересовался общественной и политической жизнью за границей, и его статьи в «Восточном обозрении» всегда были чрезвычайно содержательны и поучительны. Писал он их в очень спокойном тоне и корректной форме, а потому цензору было трудно к ним придраться, но в действительности они знакомили читателя с самыми передовыми общественными и политическими течениями в Европе и имели огромное воспитательное значение.
Иначе обстояло дело со статьями, которые писал для «Восточного обозрения» другой член редакционной коллегии, Зайчневский. Это был пламенный революционер, подобного которому я ни до него, ни после него не встречал. В 1895 году Зайчневский был уже пожилым человеком – лет 55–60; его львиная голова, покрытая густой седой шевелюрой, и длинная седая борода напоминали голову Карла Маркса. Поражал также его гигантский рост. В общем, вся его фигура производила такое сильное впечатление, что, кто его видел хоть раз, запоминал его на всю жизнь.
Зайчневский в первый раз был сослан в Сибирь в шестидесятых годах в связи с покушением Каракозова на Александра II. В 1895 году он уже отбывал вторичную ссылку. В нем горел революционный пафос якобинца 1793 года. Революция была для него божеством, ради которого всякий должен быть готов приносить величайшие жертвы. Ради революции он жил, о ней и только о ней постоянно думал. Ей он был готов отдать все свои силы и весь жар своей души. Писал он блестяще, но в стиле, в котором писал Камиль Демулен или Дантон. Каждая его статья была воззванием.
Легко себе представить, как тяжела была задача Попова вводить эти призывы революционного агитатора в рамки русской цензуры. Помню, что самые крупные неприятности с цензурой Попов имел из-за «прокламаций» Зайчневского.
Манера писать Зайчневского была особенная. Он почти никогда ничего не писал о России, но он брал эпизоды из западно-европейской жизни – трагические, героические, и обрабатывал их так, что каждый читатель невольно находил аналогию между этим эпизодом и каким-нибудь событием русской жизни, и в результате его статьи производили огромное впечатление.
Но еще замечательнее был тот факт, что наряду с Зайчневским, Лянды, Поповым и пишущим эти строки, в «Восточном обозрении» сотрудничали три очень видных чиновника из канцелярии генерал-губернатора. Правда, они подписывались псевдонимами, но их участие в газете было секретом полишинеля.
Одним из них был Перфильев, образованный человек, но крайне замкнутый. На редакционных собраниях он почти всегда молчал, но его фельетоны – сатирические и юмористические – были захватывающе интересны. Читая их, публика покатывалась со смеху. Перфильев обладал настоящим юмористическим талантом, особенной способностью в самых обыкновенных жизненных явлениях выискивать их смешную сторону; не удивительно, что его фельетоны пользовались большим успехом.
