Пантелеймон Кулиш - Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя. Том 2
Корабль подходит к самому берегу. За столпившимся народом видны одни только головы.
Альфред, сходя с корабля. Здравствуйте, добрые мои подданные!
Народ. Здравствуй, король! Виват!
Король и свита подымаются на лошадях в народ.
Народ. Виват! виват! король!
Альфред. Благодарю вас , мои добрые. Я сам не меньше рад видеть вас и мою отцовскую землю Англосаксонию.
Эгберт. Слышишь? Англосаксонию! Он, верно, не знает, что Мерси и Эст-Англ уже не наши.
Король уезжает. Таны и народ с восклицаниями тянутся за ним.
(Вульфинг). Молодец король; видной, рослой, лучше всех. Как он славно выступал, словно.... [74]! Я думаю, латы его стоят больше, чем жизнь. Пойдем, посмотрим.
(Турнил). Постой, зачем же идти? Нам за ними не угнаться: они на лошадях и во всю рысь поедут в Йорк.
(Вульфинг). Отчего ж не в Лондон?
(Турнил). Видишь, в Лондоне приготовят все как следует, а когда приготовят, тогда и поедет.
Эгберт, возвращаясь. Нет, я не хочу быть последним. Я такой же тан. У меня тоже было в услуженьи 16 танов Ситкундманов [Sithcundman]. Правда, я потерял много в войну, у меня теперь нет этого; но я защищал землю нашу. Отчего графы Эдвиг, Канульф, не говоря уже о собаке Этельбальде, молокосос сын его, почему они имеют право провожать короля в первом ряду? Отчего я должен следовать еще за двумя танами? Я хотел было сбить плута с седла копьем, да не хотел только сделать этого при короле.
Кисса. Дьявол ему на шею! Я рад по крайней мере, что король приехал. (Прогоним) датчан опять за море, освободим опять Эст-Англ, Мерси и Нортумберланд также: хоть и разоренная страна, однако же есть добрые земли для скота и для пашен.
(Эгберт). Мне король понравился; добрый молодец! Пойду к нему прямо и суну ему руку, по древнему саксонскому обычаю. Скажу: «Король, вот тебе рука! При первой надобности, всегда приведу 14 тебе всадников, вооруженных добрыми конями, и сам пятнадцатый; а надежный ли человек — вот, видишь, сколько рубцов у меня!» Пойдем, Кисса, выпьем за его здоровье. Эй, Кудред! тебя обидел Этельбальд. (Положись на) меня. Будь завтра в Лондоне, спроси тана Эгберта, тана из графства Сомерсетского. Меня знают.
***
(Там же, на набережной).
Кудред. Ну, теперь, я думаю, король укротит немножко танов.
(Вульфинг). Да что ж? король ведь король и может сказать тану: «Отдай такую-то землю, я тебе приказываю». Что скажет Вителагемот?
(Кудред). Да, беспорядков, верно, будет меньше. Что ни скажет, а всё будет лучше. По крайней мере можно будет по дороге пройти безопасно. Чем живешь, Вульфинг?
(Вульфинг). Один гидес земли держу от тана.
(Кудред). Платишь хлебом?
(Вульфинг). Нет, еще никогда не марал рук своих в земле.
(Кудред). Кто ж ты?
(Вульфинг). Пастух. Шесть десятков овец и три десятка рогатой скотины моей собственной выгоняю на Гельгудскую пажить. Если же хочешь... [75] отдохни у меня. Ты будешь есть сыр и молоко, каких не сыщешь во всем Весексе; а завтра ранним утром мы отправимся в Лондон смотреть королевский праздник. Глядь-(ко), а его народ опять смотрит? Чего вы, храбрые мужи, столпились?
Голос в народе. Корабль, опять корабль!
(Вульфинг). В самом деле корабль! Что ж это, верно, с королевской свитой?
Турнил. Вишь, уже не такие мачты и паруса, совсем не так сделано. Да постой, рассмотрим поближе: и народ как-будто не так одет.
Один из толпы всплескивает руками. Саксонцы, убежим, убежим!
Кудред. Что такое?
(Турнил). Морской король!
(Кудред). Нет, это таны.
Турнил. Как христианин, не лгу! Разве вы не видите, что датский король?
Народ. Ай, точно датчане! — Вон машут, чтобы остались! — Да как бы не так! бежим, друзья!
Все в беспорядке убегают [76].
***
Корабль виден у берега. Руальд висит на мачте.
Голос Губбо. Перекидай канат.
Руальд с верхов. Кормщик, бери ниже: там мель.
Норманд плывет, с канатом в зубах.
Руальд. Еще ниже, еще ниже. А народ проклятый весь разбежался. Норман, хватай крючком. Стой!
Губбо сходит с корабля. Ну, вот мы и в Англии. Тащите старшую лодку на берег.
Вытаскивают лодку.
Губбо. Что, мои храбрые берсеркеры, дожидаться ли нам Ингвара, или теперь налететь и окропить наши доспехи алою, как вечерняя заря, перед бурным вечером заря, кровью саксонцев, а?
(Руальд). Наши копья готовы: (но) не лучше ли, конунг мой Губбо, послать проведать и узнать о числе неприятелей?
(Губбо). Это ты, Руальд, говоришь! тебя, видно, не море пеленало. За эти слова тебя стоит вышвырнуть в море. «Какой храбрый когда спрашивает о числе?» говорил отец мой Лодброд, победивший на 33 сражениях.
(Руальд). Губбо, сын Лодбродов! ты меня укоряешь трусостью. Когда же мы с братом Гримуальдом срамили себя перед дружиною? Разве я когда-нибудь в жизни грелся у очага, или спал под кровом? разве платье мое не на мачте сушилось, а на постели?
(Губбо). Прости, Руальд. Брат твой Гримуальд был славный воин. Мы лишились друга (и) храброго товарища. Великий Оден! какая была буря и битва! Ветер оборвал... [77] наши платья, и морские брызги, как острые ножи, пронзали разгоревшиеся лица наши! Клянусь моим мечом и копьем, ничего бы не пожалел за такую участь! Теперь Гримуальд пирует с легионом храбрых; сам Оден наливает ему чашу из широкого черепа и говорит ему: «А сколько ты, Гримуальд, получил ран на последней битве?» — «Ран 17 и 4», отвечает Гримуальд.... [78] — Вот тебе, Гримуальд, бессмертные лани, с лоснящеюся, как серебро, шерстью. Веселись, храбрый витязь, поражая их далеко достающим копьем. «—Слушай, Стемид, теперь (не) время; но когда будем пировать на попратых (в) пыл(и) саксонских трупах и зажжем альбионские дубы, ты спой нам песню о подвигах Гримуальда. Знаешь, какую песню? такую, чтоб в груди встрепенулось все... отвага... самое бешенное веселье, и рука схватилась за рукоятку меча. Но следует теперь сказать вам, мои товарищи, что мы будем делать. Англия — земля хорошая: скота, пажитей и земель в ней много. В Нортумберландии и в Мерси, где уже поселились соотечественники наши..... но здесь жилища обильны вс(ем), церкви богаты, и золота в них много — каждому достанется на золотую цепь. Мечи у англосаксов славные; они достают их издалека. Мы можем себе выбрать любые мечи и копья, и все вооружение. А что еще я скажу? Больше всего нравятся, товарищи, мне и вам англосаксонские девы белизною лица, как наши скандинавские снега, окропленные кровью молодых ланей. Но стойте, товарищи; в Англии воинов, которые станут под мечом и копьем на конях, несметное множество. Только из них Оден никого не примет в Валгалу к себе, потому что они презренные христиане. Помните и то, что ныне будут наши соотечественники, и как только нападем с одной стороны, они нападут с другой. Видите ли, как тут хорошо и тепло? В нашей Скандинавии нет этого. Тут зимы всего только два месяца.
