Матвей Гейзер - Маршак
Моя фамилия под текстом не нужна.
Желаю от всей души Вам и Вашим родным бодрости и сил».
И все это писалось в те дни, когда за окнами кабинета Маршака была не лучшая погода. Ведь за то, за что ему давали Сталинские премии — переводы из Шекспира, Бёрнса, — других могли обвинить в «низкопоклонничестве перед Западом», в «космополитизме». Самуилу Маршаку пока «везло». 29 мая 1948 года он пишет своему другу юности Л. И. Веллеру: «Я и Софья Михайловна — оба очень устали, не совсем здоровы, собираемся летом лечиться.
Я очень много работаю, мало сплю, завален всякими делами — и своими, и чужими, и личными, и общественными.
Стар стал и ворчлив.
Только что кончил большую работу — сборник стихов для детей и перевод всех сонетов Шекспира. Работка как будто получилась неплохая. Когда выйдут книги, — пошлю, если тебе интересно, конечно.
Вспоминаю нашу молодость, студенческие квартиры, ночные блуждания по улицам чудесного города, твою скрипку, к которой я питал очень большое уважение, старых приятелей и приятельниц наших. Вообще я ничего и никого не забываю».
С. Я. Маршак ни о чем не забывает, но сам так надеется, что «кое-кто» забудет и не напомнит ему о некоторых его поступках. Из воспоминаний Нахмановича — родственника жены Маршака, опубликованных в израильском журнале «Круг» в конце 80-х годов XX века: «Маршак был очень напуган сталинским террором, особенно после убийства Михоэлса, ареста писателей и антифашистов-евреев, он… передавал крупную сумму денег для поддержки созданных в Каунасе и, кажется, в Вильнюсе интернатов и садика для еврейских детей-сирот, родители которых погибли от рук нацистов… Знаю, что позже, в конце 1945-го и в начале 1946 года, когда началась организация, конечно, нелегальная и конспиративная, переправки этих детей через Кёнигсберг (Калининград) в Польшу, а оттуда в Израиль (тогда еще Палестина)… Маршак вновь прислал для этих целей большую сумму денег. Он сам занимался сбором средств у своих близких и проверенных людей… он получал на эти цели деньги от генерала Красной армии Сладкевича, академика Невязежского, а также от писателя Твардовского».
Маршак знал о существовании каунасского, ошмянского и шауляйского гетто и о зверствах, в них творившихся. Чуть ли не в первые дни освобождения Литвы к Маршаку попали стихи идишистского поэта Хитина из Прибалтики. Это был трагический, поэтический дневник шауляйского гетто, в котором особо жестоко расправлялись с детьми. Об этом Хитин рассказал в маленькой поэме «Домик в Литве». Перевод ее Маршак сделал вскоре после войны. Он понимал, что эти его переводы едва ли увидят свет на родине. И согласился на их публикацию в сборнике «Песни гетто», изданном в Нью-Йорке в 1948 году. Вот отрывки из «Домика в Литве»:
Над самым Неманом, в Литве,
Избушка прячется в траве.
В окошке семеро ребят,
И все на улицу глядят.
Их головы светлее льна,
Но есть и черная одна.
Одно дитя из семерых
Так непохоже на других.
Его сюда, на край села,
На днях еврейка принесла
Украдкой, в сумерках, тайком,
Под черным шерстяным платком…
На ручки сына мать взяла
И долго в угол из угла
Ходила по чужой избе,
А ветер выл в печной трубе…
Вдали от города, в Литве,
Домишко прячется в траве.
Под ним, от ветра чуть рябой,
Струится Неман голубой.
В Египте тоже есть река,
Она длинна и глубока.
Ее зовут рекою Нил.
По Нилу вниз когда-то плыл
В плетенке, свитой из ветвей,
Еврейский мальчик Моисей.
И, глядя сверху на поток,
Шептала мать: «Прощай, сынок!»
Думается, что общение с разными людьми, детьми в особенности, было для Маршака не только необходимостью, но и спасением. Интересно в этом смысле письмо Маршака пионерам школы местечка Емельчино Житомирской области. Пионеры сообщали ему о том, что лучшему отряду дружины имени В. И. Ленина их школы присвоено имя Маршака. Вот что ответил Самуил Яковлевич: «Очень хотелось бы приехать к вам в гости летом, но пока об этом говорить трудно. Я очень занят и не очень здоров…
А присваивать мое имя отряду не нужно — я ведь просто советский поэт, а не герой.
Крепко жму ваши руки.
С. Маршак».
Итак, год 1947-й — юбилейный год не только в биографии Маршака. 7 ноября исполнилось 30 лет со дня Великой Октябрьской социалистической революции. Конец этого юбилейного года не предвещал потрясений, скорее наоборот, давал надежду. Поэтому за месяц до своего шестидесятилетия Маршак сам себе преподнес своеобразный подарок, опубликовав в «Литературной газете» 4 ноября такие стихи:
Всемирной пользуется славой
Американец Вашингтон.
Его упорством в битве правой
Восставший край освобожден.
Мы чтим великого Линкольна,
Которому нанес удар
Работорговец недовольный,
Теряя прибыльный товар…
Вспоминая о лучших президентах Америки, Маршак не очень лестно отзывается о действующем президенте. Он не называет его фамилии, но она очень легко угадывается по рифме: «Он был силен, благоразумен/ Великодушию открыт,/ Он был не то что мистер…/ Пусть мистер Смит меня простит» — «благоразумен», нетрудно догадаться, рифмуется с «Трумэн». Самуил Яковлевич критически относится к действующему президенту США, с позволения которого была сброшена атомная бомба на Нагасаки и Хиросиму. Стихотворение «Мысли вслух» хотя и политическое, но искреннее. Маршак серьезно воспринимал угрозы президента Трумэна да и премьера Черчилля в адрес Советского Союза. Не случайно стихотворение это заканчивается так:
Я не желаю инцидентов
И на уста кладу печать,
Но сто процентов президентов
Я не обязан обожать!
Опубликовано оно было 1 сентября 1948 года в «Литературной газете», так же как и написанное Маршаком стихотворение по случаю кончины идеолога партии, а по сути палача литераторов, А. А. Жданова.
Он посвятил себя отчизне,
Ее свободе с юных дней,
И не одну, а десять жизней
В трудах и битвах отдал ей.
Мог ли Маршак отказаться от таких «социальных заказов»? Думаю, даже уверен — в его положении (Сталинские премии, высокие награды, к тому же «сионистское прошлое» — можно ли сомневаться, что чекисты не знали об этом?) отказаться было просто немыслимо.
Разумеется, панегирик Маршака по Жданову был не самым подхалимным. Поэт Виссарион Саянов написал стихотворение «Памяти героя», которое закончил строфой:
