Эммануил Казакевич - Дом на площади
— Немецкая? — переспросил Лубенцов. — Верно ли это? Не черта ли это всех мелких собственников?… Нет, нет, Веллер. Я не сержусь на вас, а просто размышляю вслух.
XVII
Лубенцов ввалился в комендатуру веселый и усталый. Он тут же вызвал Касаткина и Меньшова и сообщил им о результатах поездки. Они обрадовались. Меньшов зарделся от удовольствия.
— Где Чохов? — вдруг спросил Лубенцов.
— Здесь, — ответил Касаткин. — У себя.
— Ну, как они тут с Воробейцевым?
— Пока все хорошо, стараются.
— Позовите ко мне Чохова.
Когда Чохов вошел, Лубенцов сказал:
— Василий Максимович, пойдем ко мне, поужинаем. И Воронина возьмите с собой, если он свободен. Посидим. Вспомним генерала Середу и наше дивизионное житье-бытье.
Но, придя домой вместе с Чоховым и Ворониным, Лубенцов возле своей двери столкнулся с Себастьяном.
— Я к вам, — сказал Себастьян.
— Прошу.
Себастьян зашел, и тут Лубенцов с удивлением заметил, что ландрат одет в парадный костюм — он был в длинной визитке, накрахмаленной снежно-белой манишке и лакированных туфлях. Воронин даже потихоньку свистнул.
— Я на вас сердит и не пришел бы к вам, — откровенно сказал Себастьян, — но меня заставила прийти моя дочь. У нее день рождения, и вы приглашены уже давно.
— А почему вы на меня сердитесь? — лукаво спросил Лубенцов. — У вас нет никаких оснований, и я готов…
Себастьян замахал руками.
— Прошу вас, не будем говорить сегодня о делах. Объявим на один вечер перемирие. Итак, мы вас ждем.
С этими словами профессор вышел.
— Что делать? — беспомощно сказал Лубенцов. — В кои веки выдалась возможность посидеть с вами — и вот такое! Придется пойти. Эх, старик! Он не хочет говорить о делах и не понимает, что для меня посещение именин его дочери — вовсе не удовольствие, а тоже дело, и не легкое! Да еще в такое горячее время, когда ландрату следовало бы заниматься более важными вопросами…
— А как с подарком? — вставил Воронин.
— Ох!.. Подарок!.. Тьфу!
— Сделаем, — сказал Воронин и побежал искать Кранца.
— Надеть штатский костюм? — спросил Лубенцов у Чохова.
Чохову даже трудно было себе представить, что Лубенцов будет в штатском костюме. Штатский костюм казался Чохову необычайно бесформенным. Но, поразмыслив, он сказал, что лучше действительно Лубенцову одеться в штатское, как бы демонстрируя этим, что он в данном случае частное лицо.
Лубенцов вытащил из шкафа свой костюм.
— Спасибо Альбине, — сказал он.
Когда он оделся, Чохов с трудом узнал его — настолько этот стройный, русый молодой человек не был похож на подполковника Лубенцова. Однако Чохов должен был признаться, что штатский костюм Лубенцову к лицу. Следовало только выгладить пиджак. Они нашли электрический утюг, и Чохов взял на себя миссию привести пиджак в порядок. Но тут оказалось, что у Лубенцова нет ботинок, а надеть сапоги под брюки, по-видимому, было неприлично. У Чохова ботинки были, так как он иногда носил военные брюки навыпуск, и он побежал за ботинками. Когда он вернулся, возник вопрос о галстуке. Лубенцов сознался, что никогда в жизни не носил галстука. Но этой беде помог Воронин, который вскоре прибежал со свертками в руках.
Выключив утюг, Чохов пошел посмотреть на подарки, которые Воронин раздобыл для Эрики Себастьян.
— Что у тебя там? — спросил Лубенцов.
Воронин развернул свою добычу. Там было всего по три: три пары чулок в красивых пакетиках из целлофана; три флакона одеколона «французского, высшей марки», заверил Воронин; три бутылки ликера — «это здешний, местный, — заметил Воронин. — Может, неудобно?»
— Им бы консервы преподнести, — пробормотал Лубенцов. — Плохо живут. Наш ландрат, надо ему отдать справедливость, не из хапуг.
Чулки Лубенцов сразу забраковал. Такого рода подарок показался ему просто неприличным, чуть ли не нескромным намеком.
— Ты бы еще подвязки принес, — проворчал он.
Остановились на одеколоне. Ликер Лубенцов тоже после некоторого раздумья решил взять с собой и незаметно сунуть фрау Вебер в прихожей.
— Хорошо бы цветы, — предложил Чохов.
— Цветов у них много, — возразил Воронин. — Да и что толку? Завянут выкинут.
Лубенцов рассеянно спросил:
— А как же с галстуком быть?
— С галстуком? Минуточку, — сказал Воронин и выбежал на улицу за ворота. Он зажег фонарик и осветил стоявшего в темноте Кранца и его галстук.
— Неважнецкий галстук, — сказал он.
— Могу принести другой, — предложил Кранц.
— Долго ждать.
Кранц снял свой галстук и вручил Воронину.
— Завтра отдам, — сказал Воронин. — Чулки получай обратно. Не прошли.
Кранц стал возражать, говоря, что это вполне прилично — дарить чулки и что сейчас с чулками дело обстоит плохо, так что вот такие чулки наилучший подарок для дамы.
— Не хочет, — сказал Воронин. — Подожди, сейчас деньги принесу за ликер и духи.
Он вернулся в дом, быстро вывязал галстук Лубенцову, потом сказал:
— Деньги.
Лубенцов дал ему денег и отправился в большой дом, испытывая страшное смущение в непривычном костюме. Так как закапал дождик, он постарался быстро пробежать расстояние до большого дома, — штатского пальто у него не было. Проклиная в душе всю эту историю, он нажал на звонок.
Гостей было человек тридцать. Когда Лубенцов, сунув в руки фрау Вебер свои подарки, вошел в большую гостиную, никто не обратил на него внимания, так как все, сидя в креслах, на стульях и диванах, слушали девушку, игравшую на рояле. К тому же многие из присутствовавших не знали Лубенцова, те же, что были с ним знакомы, не узнали его в гражданском костюме. Эрика, обернувшись, удивленно прищурилась, с полминуты разглядывала его и только потом сразу просветлела, бесшумно поднялась с места, подошла к нему и крепко пожала ему руку. Девушка продолжала играть на рояле. Эрика стояла рядом с Лубенцовым и молча смотрела на него. Ему стало не по себе, он шепнул:
— Поздравляю.
— Я вас не узнала, — шепнула она в ответ.
Девушка кончила играть, все зааплодировали и стали просить ее сыграть еще. А Эрика все продолжала стоять возле Лубенцова. Потом ее позвали, она неохотно отошла от него и скрылась в соседней комнате.
Лубенцов не без чувства облегчения сел на свободный стул и принялся рассматривать людей.
Он узнал президента Рюдигера, сидевшего в кресле рядом с женой — большой суровой старухой, удивительно похожей на своего мужа. Возле них с одной стороны сидел Себастьян, с другой — худой и задумчивый Клаусталь, а рядом с пастором — незнакомый Лубенцову мужчина в черной шикарной паре, с блестевшей при свете люстры лысиной. Правее, на диване, расположились три седых старика весьма ученого вида. Слева от Себастьяна стоял бывший бургомистр Зеленбах, в своих огромных черных очках похожий на филина. Он опирался рукой на оттоманку, на которой устроились его толстая жена и две дочери. Хозяин книжной лавки Минден, бесцветный человек с двойными цилиндрическими очками, примостился в уголке у самого рояля, а рядом стоял изящный Гуго Маурициус с маленькой, болезненного вида блондинкой — женой.
