Юрий Сенкевич - Путешествие длиною в жизнь
— Пусть не швыряет, — шепнул мне Тур. — Пусть подарит, я его с собой заберу.
Дима работал великолепно и быстро. Обтесал стержень по шаблону, оставалось прошкурить — и всё. Но открылась новая любопытная подробность. Лопасти рулей разбухли, вышли из пазов, стали непомерно тяжелыми. Оказалось, что хитроумный Цилих, надставляя их по нашему заказу, использовал казеиновый клей, который, как известно любому мальчишке-авиамоделисту, в воде растворяется!
Горячо поблагодарили хозяев и покинули территорию комбината. Ветра совсем не было, и нас тащил мотобот. Но все же для красоты подняли парус, хотя он был совершенно бесполезен и лишь тормозил наше движение.
Рули действовали хорошо. Проплывали мимо маленьких деревень, люди с берегов махали нам и что-то кричали. По обоим бортам — заросли камыша и прекрасные пальмовые рощи…
Стали в пяти километрах от Басры. Назавтра в восемь утра должны были пройти через город. Волшебная Басра, Басра из "Тысячи и одной ночи", с минаретами мечетей и куполами усыпальниц, с флотилиями разноцветных дау вдоль берега невероятно грязного здесь Шатт-эль-Араба…
От Эль-Курны до Басры шестьдесят километров, а ощущение было такое, будто у нас огромный этап пути за кормой. До Персидского залива предстояло идти еще дня три. За это время нужно было оснастить лодку для плавания в бурных водах, все как следует закрепить, принайтовать, добиться, чтобы парусная система служила безупречно. С рулями, похоже, теперь было все в порядке. Они отняли у нас целых пять дней, а всего лодка на воде семнадцать. Срок не маленький. За семнадцать дней можно уже было выйти в океан.
Дима нас покинул. Перешагнул на борт патрульного катера, оставив Туру на прощание свой чудо-топор и приняв в дар спальный мешок с надписью "Тигрис". Мы здорово его задержали: двухдневное плавание растянулось почти на неделю и, конечно, длилось бы дольше, если бы не его мастерство.
Ушел Дима, улыбчивый добродушный москвич, и теперь мне предстояло долго-долго не изъясняться на родном языке.
Чем ближе мы подходили к устью, тем больше в Шатт-эль-Арабе было кораблей. Одни нас обгоняли, другие — стоявшие на якоре — мы обходили сами. Если судно было советское, то обязательно с него нам вслед были три гудка и хоровое: "Счастливого плавания!" Детлефа этот салют слегка раздражал, а меня, признаться, раздражало его раздражение. Прошли мимо судна под флагом ГДР. Сказал Детлефу:
— Смотри, вон немецкий корабль!
— Нет, это корабль с вашей, русской территории.
— А тебе больше нравится, когда с вашей, американской?
Глупо было так пикироваться, но должен же я был что-то отвечать, когда меня задирали…
Фао — небольшой городок при впадении Шатт-эль-Араба в Персидский залив. Он при Басре примерно — весьма примерно! — как Кронштадт при Петербурге. В Фао мы распрощались с арабами-провожатыми и стали дожидаться попутного ветра.
Тур договорился на метеостанции, что нас будет сопровождать до залива портовый буксир. Теперь бы только ветер попутный, северный!
"Море, море!" — этим кличем, как повествует Ксенофонт, десять тысяч греков, отступая из Персии, приветствовали сверкающие просторы, к которым долго и самоотверженно пробивались…
2 декабря в пять часов утра портовый буксир потянул нас от Фао в залив узким судоходным каналом. Затем потащил фарватером, тоже узким, не дающим возможности лавировать, да к тому же забитым разными кораблями. Потому нам и требовался строго попутный ветер.
Около полудня, когда берег значительно отдалился и впереди совсем близко маячил выходной буй, буксир нас покинул и парус наш наполнился. И это действительно было начало — "Тигрис" наконец-то выходил на морскую волну.
Мы радовались и резвились, как мальчишки. Величали друг друга по-восточному витиевато: "Уважаемый натягиватель каната, не скажешь ли, когда мне сменить уважаемого поворачивателя рулевого весла?" Тур на мостике громко провозглашал дошедшую до нас из девятого века клятву арабских капитанов:
— Мы, члены братства судоводителей, связаны обетами и клятвами не дать кораблю погибнуть, пока его не настигнет предопределенное. Мы, члены братства водителей судов, поднимаясь на борт, берем с собою наши жизни и судьбы. Мы живем, пока наш корабль цел, и умираем с его гибелью.
— И да придет к нам возможно позже Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний, — вторил Рашад.
Суда, стоявшие вокруг на внешнем рейде, провожали нас гудками. "Славск", Одесса — прочли мы у одного из огромных сухогрузов на борту. Мы проходили с ним рядышком, бок о бок. "Привет, Юра! — кричали с палуб. Ура, Хейердал! Удачи! Счастливого пути!" А кто-то, видимо, судовой радист, попросил уточнить марку нашей радиостанции и используемые ею частоты.
Но затем ветер стих. И мы остались без хода, без управления, на оживленнейшем фарватере, который надо было покидать возможно скорее, — как пешеходы на перекрестке, прозевавшие свой зеленый свет.
Надеялись, что хотя бы течением дотащит нас до буя, к которому можно было бы привязаться и переждать затишье. Буй приближался, до него оставалось каких-нибудь два кабельтова, но тут начался прилив и "Тигрис" поволокло обратно к берегу, к Фао…
В волнах показалась странная посудина красного цвета, безвесельная. Люди в ней, в оранжевых спасательных жилетах, то привставали, то приседали, словно качали пожарную помпу: шлюпка была оборудована ручным приводом к винту.
Она шла точно на нас, и по поведению ее экипажа видно было, что смеяться над нами они не собираются. Без лишних слов они бросили нам буксирный конец и потащили к бую.
Так мы познакомились с командой "Славска" и его капитаном Игорем Антоновичем Усаковским. Он предложил нам отбуксировать "Тигрис", чтобы убраться с фарватера и поштилевать в тихом уголке.
"Славск", громадина водоизмещением 18 тысяч тонн, надвигался медленно, осторожно. С него подали конец на шлюпку, к шлюпке прицепились мы — и процессия, коей никогда до того не видел и впредь не увидит Персидский залив, с черепашьей скоростью двинулась в путь.
Около шестнадцати часов теплоход остановился, к нему подтянули и пришвартовали "Тигрис", и мы отправились на "Славск" с благодарственным прощальным визитом.
Капитан, однако, не был настроен на расставание. За ужином он осторожно намекнул, что время для выхода в залив выбрано не самое лучшее: в декабре норд здесь задувает редко. И предложил потянуть нас еще немножко, к маяку Шатт-эль-Араб. До него было примерно тридцать миль на юго-восток, и там все-таки легче ловить ветер и лавировать.
Тур колебался.
— Престижа вы не уроните, — настаивал Игорь Антонович. — Открытое море начинается за маяком. Я, в сущности, вывожу вас из района порта. Разве это предосудительно?
