Владилен Орлов - Судьба артиллерийского разведчика. Дивизия прорыва. От Белоруссии до Эльбы
Мне предстояла поездка в Стендаль на гарнизонную медкомиссию. Перед отъездом я тепло попрощался с Хильдой, сказав, что отлучусь на несколько дней. По приезде из Стендаля я смог вырваться в город только через несколько дней, вечером, с трудом получив увольнительную (ведь я был просто солдат). Дверь в знакомую квартиру открыл сам хозяин и приветливо пригласил меня в дом. Войдя в комнату, я обнаружил там шапочно знакомого мне лейтенанта из снабженцев, который сидел за столом в компании Хильды и ее матери и играл с ними в карты. Я мгновенно оценил обстановку, поздоровался и сделал вид, что пришел поиграть с хозяином в шахматы. Мы сели за столик, и партию я быстро проиграл, поскольку мои мысли были заняты создавшейся ситуацией. Затем я встал и, сославшись на дела, попрощался. В дверях я столкнулся с зачем-то выходившей Хильдой. Своим небольшим запасом слов я дал понять, что не понимаю происшедшего. Она, пряча глаза, что-то говорила по-немецки. Я не понял ни слова, но по глазам и мимике понял, что она предпочла другого. Сухо попрощавшись, я буквально выскочил из дома и вернулся в казарму.
Больше до отъезда в Москву я не заходил в этот дом. Конечно, я был уязвлен, хотя подспудно понимал, что так должно было произойти. Я солдат, появляюсь редко, каждый раз приношу то банку консервов, то конфетки, которые стало уже трудно добывать, как, впрочем, и увольнительные. Слишком робок. А тут офицер с неизмеримо большими возможностями по времени и, главное, материально.
Почти всем солдатам и многим офицерам хотелось домой, а мне особенно, но ничего не светило. Правда, объявили первую демобилизацию. Увольнялись все рядовые и сержанты старше 35 или 40 лет, а также прослужившие более 5 лет. Единственной возможностью для остальных была демобилизация по «медицинским показаниям». Я пошел в медсанчасть и просил направить меня на комиссию по зрению, питая слабую надежду, что меня вдруг признают негодным. Меня осмотрели, проверили зрение и дали направление в армейскую комиссию. Комиссия находилась в городе Стендаль по ту сторону Одера. До недавнего времени там была английская или американская зона оккупации, которую, в соответствии с Ялтинскими соглашениями, присоединили к нашей зоне. Взамен союзники получили часть Берлина, ставшего впоследствии Западным Берлином. Предстояла поездка на 3–4 суток. Несколько дней вольности! Оформив необходимые документы в штабе и разместив их в недавно приобретенной офицерской планшетке вместе со всей наличностью, захватив сухой паек, я облачился в свою новенькую форму, накинул сверху новенькую, хрустящую плащ-палатку и с утра отправился на вокзал (пригородные поезда уже стали ходить).
Ехать пришлось с пересадкой в Бранденбурге, куда я прибыл уже под вечер. Надо было до утра устраиваться в гостиницу, но как ее найти? Кругом много разрушенных домов, но улицы аккуратно расчищены. На улице редкие прохожие — немцы, но как с ними заговорить? Мне повезло. Появился патруль, который стал останавливать и проверять документы военнослужащих. При проверке документов я познакомился с сержантом (так его и назову — Сержант), который тоже ехал на комиссию. Он довольно прилично говорил по-немецки и расспросил немцев, где можно найти недорогую гостиницу. Ему указали адрес, и вскоре мы оказались у наполовину разрушенного дома. В целой части располагалась небольшая гостиница, где висело объявление, что мест нет. Сержант, в отличие от меня, оказался ушлым и бойким парнем. Он вызвал хозяйку гостиницы, моложавую даму, и представил меня капитаном (я выглядел щеголем по сравнению со многими офицерами, а плащ-палатка прикрывала мои ефрейторские погоны). Себя он представил ординарцем и сказал, что мы едем по важному делу, устали, переночевать надо только одну ночь… и, в общем, выхлопотал комнату на последнем, 4-м или 5-м этаже, которая была у нее в резерве. Хозяйка сама повела нас в номер, извиняясь за некомфортное состояние гостиницы (война, бомбежки, часть здания разрушена, а в оставшейся части еще не все восстановили, трудно с материалами и специалистами…). Мы поднялись по частично поврежденной лестнице с поломанными перилами и треснувшей стеной (за стеной уже были развалины) и вошли в единственный на площадке номер на двух человек, только что отремонтированный. Здесь еще не выветрился запах краски. Она вручила ключи, извиняясь за некоторые неудобства (в номере чего-то не хватало), пожелала приятной ночи герру капитану и его ординарцу и ушла.
В номере были туалет и умывальник, правда, без горячей воды, две широкие постели с белоснежным бельем, стол со стульями, небольшой стенной шкаф с вешалкой. Мы быстро освоились и почувствовали себя на седьмом небе. Еще бы! Никакой казармы, ощущение воли, когда можешь делать что хочешь. Шикарные условия для нас, солдат, только недавно валявшихся в окопах и землянках, даже несравнимо с казармой. Спустившись вниз, мы перекусили в небольшом примитивном ресторане, напоминавшем общепитовскую столовую. Нам подали довольно вкусный, густой суп-пюре из овощей и неплохое овощное блюдо. Мы экономили и выбрали самое дешевое, но оказалось сытно. Зал был заполнен немцами, которые посматривали на нас с любопытством, но без враждебности, военными были только мы. Сержант пытался «приклеиться» к хозяйке, но вскоре он с досадой объявил, что ничего не вышло. Покончив с трапезой, мы поднялись в свой номер, расспросили друг о друге и условились, что удобный тандем «капитан и ординарец» будем использовать до конца поездки. Вскоре легли спать, поразившись необычными пуховыми одеялами вместо привычных — шерстяных или байковых.
Утром, хорошо выспавшись и рассчитавшись за гостиницу, мы за пару часов доехали на армейских попутках до Стендаля и выгрузились на привокзальной площади. Там мы увидели огромную очередь перед небольшим магазином, сплошь состоящую из немцев — мужчин. Сержант расспросил двух немцев и разузнал, что это очередь за табаком, который стал большим дефицитом, но офицеров-союзников пускают без очереди. Он предложил мне воспользоваться случаем и запастись табаком, который пригодится, да и у него кончился. Немцы (помнится, двое), с которыми он разговаривал, с просящими лицами совали мне деньги, и я, липовый капитан, с некоторым смущением, пошел к входу. В дверях стоял внушительный немецкий полицейский, шуцман, наблюдавший за порядком, и два сержанта из комендатуры, проверявшие документы и не пускавшие рядовых и сержантов. Я решительно двинулся к двери. Шуцман откозырял мне, а проходя мимо сержантов, я вопросительно посмотрел на них и полез вроде в карман за документами. Но они, признав меня за старшего офицера, откозыряли и пропустили внутрь. Купив несколько пачек табаку, я вышел на улицу и, отойдя в сторону, отдал по паре пачек ждавшим меня немцам, взяв с них фактическую стоимость табака. Они очень благодарили и настойчиво хотели дать мне значительно больше, приговаривая попутно, как плохо было при Гитлере, и добавляя зачем-то, что они коммунисты (или сочувствующие им). Ни в коем случае, никакого навара, сказал я через сержанта. Русские не занимаются спекуляцией, в общем, знай наших! Они ушли осчастливленные.
