Николай Черкашин - Тайны погибших кораблей (От Императрицы Марии до Курска)
Адъютант командира линкора мичман И.М. Анжеуров:
- Проснулся от сильного толчка и крика из кубрика старшин: "Будите мичманов! Бомбой нос оторвало!"
Какой бомбой?! Война?! Второпях надел разные ботинки и вбежал в коридор...
Генерал-майор медслужбы Н.В. Квасненко:
- Меня разбудил звук взрыва. Он ворвался через открытую дверь балкона...
Инженер-капитан 1-го ранга С.Г. Бабенко:
- В три часа ночи затрезвонил телефон... Вечером оперативный дежурный пошутил мне вслед: "Разбужу тебя в три ночи". Ну, думаю, шутничок, черти тебя дери! Снимаю трубку. Точно - он. Но голос встревоженный:
- Срочно прибыть на линкор "Новороссийск"!
- Что случилось?
Оперативный дежурный чуть помедлил, видимо не доверяя городскому телефону, но все же сказал:
- Сильный взрыв в носовой части...
Старший лейтенант К.И. Жилин:
- Во время войны в Туапсе взрывом авиабомбы меня завалило в укрытии. На всю жизнь запомнил запах сгоревшего тротила. Едва я втянул в себя каютный воздух, как сразу почуял знакомую гарь. Самого взрыва я не услышал, только грохот упавших реек, а вот носом, чутьем понял - случилось что-то страшное... Наверное, артдозор что-то нарушил! Сейчас рванет, расплющит о броню... На секунду зажмурился...
Капитан-лейтенант В.В. Марченко:
- Я настольно был уверен, что у нас в погребах все нормально, и первое, о чем подумал, - бензоцистерна. Она взорвалась... Однако для бензина взрыв слишком сильный. Бросился в первую башню. Она ближе всех к месту взрыва и потому вся была облеплена илом. Прямо перед дульными срезами орудий - кратер развороченной палубы, шпили* - на сторону...
Решил осмотреть погреба и башни носовой группы. Вызвал старшину команды подачи 1-й башни Захарова и дежурного по башне, спустился с ними на броневую палубу к люкам снарядного и зарядного погребов. Люки были целы, но вода уже переливала через комингс и затопила их крышки. Открывать нельзя. Тогда мы взбежали на верхнюю палубу и влезли в башню, спустились в перегрузочные отделения-"этажи" и через специальные жаропрочные иллюминаторы заглянули в погреба. Там горело аварийное освещение, и мы увидели, что снаряды и заряды - слава богу! - спокойно лежат в стеллажах, в погребах чисто и сухо. Надо ли говорить, какой камень отвалил от сердца?..
Почему я так подробно об этом говорю? Да потому, что первое, что всем приходило в голову, - взрыв боезапаса. Накануне мы выгружали часть боекомплекта, и потому у всех, наверное, осталась в памяти опасность этой работы. Тем более что взрывчатые вещества в снарядах были старые, еще итальянские... Тут и аналогия с "Императрицей Марией" сработала (там ведь именно погреба рванули). В общем, так начальству и доложили, так и в Москву пошло, так и Хрущеву сообщили... Тот распорядился: "Виновных - под суд!"
Самое страшное на флоте - это передоклад. Начальство не любит, когда подчиненные берут свои слова обратно: "Ах, извините, мы ошиблись!"
Короче говоря, меня "назначили" виновником взрыва, и следователи - это были еще те ребята, не забывайте, после смерти Сталина не прошло и трех лет, - повели дело к взрыву погребов...
Положение Марченко было преотчаянным: из огня взрыва он попал в полымя допросов. Ему не верили, его не хотели слушать, ему подсовывали протоколы с его переиначенными показаниями. Марченко их не подписывал. В десятый, а может, в сотый раз его спрашивали:
"Как вы могли допустить взрыв боезапаса?" - "Боезапас цел!" - "Ну, это еще надо доказать..."
Доказать это можно было, лишь подняв корабль. На подъем должно было уйти не меньше года. Следователи не могли столько ждать. Виновник сидел перед ними. Да и что могло так взорваться, как не артпогреба главного калибра?!
Капитан-лейтенант В.В. Марченко:
- Мне пришлось побывать почти во всех подкомиссиях, образованных по версиям взрыва (боезапас, диверсия, мина, торпеда...) В каждой из них беседу со мной начинали с одного и того же предложения: "Расскажите о причине взрыва боезапаса главного калибра". И каждый раз приходилось рассказывать и доказывать, что с боезапасом все в порядке. На мое счастье (да и на свое, конечно, тоже), остались в живых старшины башен, с которыми я осматривал погреба. Однако нам не хотели верить. Опрокинутый корабль скрылся под водой, признаков наружного взрыва еще не обнаружили. Меня просто убивало это упорное желание доказать недоказуемое - взрыв боезапаса.
Вскоре меня доставили на заседание Правительственной комиссии. Я сидел на стуле посреди большой комнаты. Кажется, это был кабинет командующего флотом... Председатель Правительственной комиссии по расследованию причин гибели линкора зампредсовмина СССР генерал-полковник В.А. Малышев начал разговор таким образом:
- Мне доложили председатели подкомиссий, что вы упорно отрицаете взрыв боезапаса главного калибра. Расскажите, на основании каких фактов вы это отрицаете...
Я рассказал все, что видел, и все, что делал в ту страшную ночь. Рассказал, как со старшинами башен обследовал погреба...
Вижу по лицам - не верят... Вдруг на подоконнике зазвонил полевой телефон. Трубку снял Малышев.
- Что? Воронка? Радиус четырнадцать метров? Листы обшивки загнуты внутрь?...
Это звонили водолазные специалисты. Они обследовали грунт в районе якорной бочки и пришли к бесспорному выводу - взрыв был внешний...
Малышев подошел ко мне и пожал руку:
- От имени правительства СССР выношу вам благодарность за грамотные действия!
- Служу Советскому Союзу!
Лечу вниз по лестнице как на крыльях.
У выхода меня поджидал капитан-лейтенант, который на машине доставил меня из учебного отряда в штаб флота. Я думал, что теперь он отвезет меня обратно, сел с легким сердцем, но машина остановилась у здания особого отдела флота. Поднялись.
Следователь по особо важным делам - подполковник - кладет передо мной лист бумаги: "Напишите, как вы могли допустить взрыв боезапаса... Взорвался - не взорвался, Никите Сергеевичу уже доложено... Ваше дело сознаться".
И хотя мне уже было объявлена высокая благодарность, я вдруг почувствовал, что пол уходит из-под ног. В который раз стал рассказывать, где был и что видел... Стенографистка исправно строчила за мной, но, когда приносили отпечатанный на машинке текст, я обнаруживал в нем такие фразы, какие не говорил да и не мог говорить... Вдруг на столе следователя зазвонил телефон. Выслушав сообщение, подполковник положил трубку.
- Да, вы правы, - произнес он. - Боезапас здесь ни при чем.....
Однако отпускать меня он не спешил. Стал расспрашивать о поведении моряков на корабле и в воде. Потом рассказал о ходе следствия по другим версиям...
Теперь передо мной сидел совсем другой человек - обаятельный, остроумный, наблюдательный...
