Маркус Вольф - Игра на чужом поле. 30 лет во главе разведки
В сущности, мы, немцы, в качестве статистов принимали участие в военных играх супердержав. Я так никогда и не узнал, были ли планы относительно упреждения предполагаемого нападения противника с нашей стороны. Во всяком случае, кремлевское руководство нас в такие планы не посвятило бы. Ядерные стратеги обеих сторон, конечно, знали, что от Германии, даже при ограниченной атомной войне, осталось бы лишь поле, усеянное радиоактивными развалинами.
В то лето 1980 года, когда призрак 1914 года бродил по Европе, а моя служба мобилизовывала все свои возможности на Западе, чтобы своевременно узнать о предполагаемой опасности, за нашей спиной в Польше возникала новая угроза. Усиление забастовочного движения, которое в июле и августе привело к образованию профобъединения “Солидарность”, имело очевидные экономические причины: произвольные повышения цен на продукты переполнили чашу терпения рабочих.
21 августа 1980 г., в 12-ю годовщину вступления государств Варшавского договора в Чехословакию, Мильке вызвал меня на совещание по вопросу о положении в Польше. По сравнению с 1968 годом существовало принципиальное различие: тогда интервенция была реакцией на политику руководства в Праге во главе с Александром Дубчеком, в Польше же движение исходило снизу. Руководство в Варшаве стремилось успокоить своих союзников. В полученной министром информации из Варшавы было заявлено, что правящая Польская объединенная рабочая партия мобилизовала своих членов и контролирует положение. Мильке сомневался, что политическое руководство сможет сдержать “контрреволюцию”. После совещания с Хонеккером в конце августа он предложил мне, чтобы я, используя свои хорошие связи, сам на месте оценил обстановку.
Я согласовал сроки с моим старым знакомым Франчишеком Шляхчичем, который при Тереке стал вторым человеком в ПОРП, с Мирославом Милевским, заместителем министра внутренних дел, и с моим коллегой Яном Словиковским, руководителем польской разведки. В самолете я еще раз просмотрел короткое резюме информаций о Польше западногерманской разведки и МИДа. По сообщениям одного из наших лучших агентов в Бонне, руководство СДПГ хотело знать, действительно ли от западногерманской разведки и окружения Франца-Йозефа Штрауса исходит инициатива срыва переговоров забастовочного комитета с польским правительством и для этой цели якобы выделено 400 тыс. марок.
Не имеет смысла подробно воспроизводить мои заметки о разговорах с польскими друзьями. В них не содержится ничего, кроме смеси беспомощности, попыток умиротворения, критики собственного руководства и высокомерной недооценки интеллектуальных вождей оппозиции. Лех Валенса оценивался как фигура, управляемая извне, едва ли не чудак, которого не надо принимать всерьез. В этой оторванной от реальности позиции моих польских собеседников мало что изменилось до декабря следующего года, когда в Польше было введено военное положение.
Уже во время моей поездки в августе 1980 года эта оторванность от реальной действительности сказалась в том, что министр внутренних дел буквально через двадцать четыре часа задудел в другую дудочку. Мне заявили, что из двадцати одного требования гданьских рабочих двадцать можно принять, однако ни в коем случае не требование свободных независимых профсоюзов: легализация оппозиции недопустима. Едва я возвратился в Берлин и подготовил свой доклад, как получил сообщение из Варшавы, что ЦК ПОРП принял все требования забастовочного комитета. Таким образом, я мог и не ездить в Польшу.
В этой пробе сил “Солидарности” против государственного аппарата и партии она совершила прорыв. Границы власти четко обозначились. Запад колебался между ликованием по поводу первых успехов на пути к либерализации и опасением, что польское государство проявит слабость, которая побудит членов Варшавского договора к интервенции. “Пражская весна” со всеми ее последствиями еще была свежа в памяти.
Чтобы избежать подобного хода событий, внутри министерства государственной безопасности, включая и мою службу, были образованы специальные рабочие группы по польскому вопросу. Перед разведкой на первый план была выдвинута задача собирать информацию о намерениях западных служб, правительственных инстанций, партий и организаций относительно соседней страны. Наши партнеры в Польше просили нас, в частности, информировать о польских эмигрантских кругах и их действиях; в Мюнхене работала радиостанция “Свободная Европа”, в Париже издавался эмигрантский журнал “Культура”. Одновременно перед нами была поставлена задача вырабатывать собственные оценки положения в Польше.
Во время моей второй поездки в Варшаву Милевский был уже министром внутренних дел. Министр, казавшийся в своем огромном кабинете особенно маленьким, уделил нашему разговору много времени и не скупился на критику нового генерального секретаря партии Кани и премьер-министра Ярузельского. Я не мог отделаться от впечатления, что наше присутствие и мои расспросы ущемляют национальное достоинство польского министра.
Все наши источники в правительственных кругах ФРГ, в руководстве СДПГ и в западногерманской разведке давали нам понять, что на Западе считали неизбежным вмешательство Советского Союза и его союзников. Западноевропейские политики стремились не допустить прямой интервенции. От папы и кардинала Вышиньского до советников западноевропейских профсоюзов — все стремились оказать сдерживающее влияние на радикальных лидеров польского профсоюзного движения.
Довольно часто в те дни я чувствовал себя как бы парализованным. Пражский сценарий 1968 года, еще стоявший перед глазами, подталкивал Польшу, нашего непосредственного соседа, к еще более катастрофическим событиям. В Москве и Восточном Берлине рычаги власти держали в руках старики, едва ли способные принять дальновидные и мудрые решения.
До лета 1981 года угрозы забастовок сменялись обманчивым спокойствием. Когда Войцех Ярузельский пришел к руководству и назначил вместо Милевского Кищака, человека из своей команды, министром внутренних дел, порвались мои главные личные связи с Варшавой. Когда в середине октября Ярузельский был избран генеральным секретарем ПОРП, было заявлено, что политическое руководство сделает все, чтобы нормализовать положение собственными силами.
Известие о том, что в ночь с 12 на 13 декабря в Польше было введено военное положение, поразило меня так же, как Хонеккера и Шмидта, которые совещались на Вербеллинзее, под Берлином. Позже Ярузельский объяснил, что этим шагом он предотвратил ввод советских войск. Мне не представляется возможным, что подобное намерение не было согласовано с Москвой.
