Семен Резник - Владимир Ковалевский: трагедия нигилиста
— Но самые осторожные математические расчеты показывают, что строительство дома — дело выгодное и никакого риска в этом нет, — возражала ему Софья Васильевна.
Молодая женщина глубоко верила в силу математики, а Ковалевский полностью доверял ее уму и практической сметке. Оба они забывали, что живую жизнь невозможно запихнуть в прокрустово ложе самых точных расчетов.
На Юлю, например, они могли положиться как на самих себя. Но как было предугадать, что некая княгиня Шаховская пожелает отправиться сестрой милосердия на театр начавшейся русско-турецкой войны? Между тем ее патриотизм пришелся не по душе мужу, вспыхнувшая ссора привела к разрыву. А княгиня в предыдущем году купила имение у отца Юли, купила под поручительство мужа, и князь отказывался теперь платить оставшиеся за женой 50 тысяч. Поверенный уехавшей на фронт княгини изъявлял готовность вернуть назад имение с большим убытком для своей подопечной, то есть Шаховские вовсе не собирались извлекать барыш из своей семейной неурядицы. «Но нам-то неудобно, — писал Владимир Онуфриевич брату, — потому что будь у Юленьки деньги, она дала бы нам сколько нужно на постройку».
Вот и доверяй после этого математике!..
Однако строительство шло, остановить его было уже невозможно...
2Собственно, поначалу речь шла не о стройке, а только о надстройке. К трехэтажному дому, купленному Ковалевскими в 6-й линии Васильевского острова. Ибо дом стоял на свайном фундаменте и имел прочные — в три кирпича — стены. Так что можно было надстроить еще три этажа — на этом и базировались строительно-математические расчеты Ковалевских, ибо надстраивать много дешевле, чем строить заново.
Правда, сразу же выяснилось, что свайный фундамент не очень надежен. То есть надстраивать опасно: чего доброго, рухнет все здание. Но рабочие уже были наняты, часть материалов завезена, то есть отступление оказалось невозможным. Да они и не думали отступать! Просто сверхвыгодную надстройку превратили в стройку, хотя и не сверх, но все же по финансово-математическим расчетам выгодную. Пришлось лишь вырубить часть сада и начать рыть котлован под фундамент поперечного флигеля. То есть самым роковым образом Ковалевские оказались вовлеченными в огромную дорогостоящую затею, причем, по словам Владимира Онуфриевича, приступая к делу, они могли вложить в него наличными «дай бог, 2 тысячи» рублей.
Накануне закладки дома Софье Васильевне приснилось, будто на плечи ее мужа «вскочила какая-то дьявольская фигура» и «с ужасным сардоническим хохотом пригнула его к земле». Как многие атеисты, Софья Васильевна не была свободна от суеверий. Сны она видела часто, всегда очень необычные и оригинальные и подолгу обсуждала их смысл с родными и друзьями. Не то чтобы она безоговорочно верила снам, но все же пугалась, когда они предвещали недоброе, и дьявольская фигура, пригнувшая Владимира Онуфриевича, долго не давала ей покоя.
3Конечно, Ковалевский не думал превращаться в строителя. Он знал, что Языков, когда возводился его дом, носа не показывал на площадку. Почему же и ему, живя поблизости и наблюдая за ходом работ, не заняться понемногу своими («вернее, чужими») костями?
Но, увы, так уж скроен был Владимир Онуфриевич! Ни в чем, что его касалось, не мог он быть сторонним наблюдателем. Он невольно вникал в каждую мелочь, вносил усовершенствования, давал советы (и, разумеется, дельные!) десятникам, каменщикам, плотникам. Очень скоро его присутствие на стройке стало необходимостью. Стоило уйти на час-другой, и выяснялось, что каменщики простаивают, плотники делают не так, или просто кто-то что-то стащил.
Зато Владимир Онуфриевич приобретал опыт. «Строить не так страшно, как я думал, — писал он брату, — и если бы я вместо изданий строил дома, то, вероятно, уже давно был бы состоятельным человеком».
Строительство подвигалось вперед так быстро, что Ковалевскими овладел азарт, и в августе 1877 года, когда поднялись уже два этажа, они задумали заложить на заднем дворе еще один небольшой флигель. «Жадность людей неутолима», — трунил над собой Владимир Онуфриевич.
В конце сентября большой флигель начали крыть крышей, а в малом возвели уже первый этаж. «Теперь все устроено так гладко, что в 4 дня мы кончаем этаж флигеля, следовательно, если простоит возможная погода еще три недели, то мы подведем и флигель под крышу, — результат, который нам и во сне не снился при начале постройки».
Оснований для оптимизма было вполне достаточно, и только одно отравляло жизнь Владимира Онуфриевича: возвращение блудного сына к научной деятельности отодвигалось все дальше.
Туго было также с финансами. Ибо все ссуды кончились, а добавочный кредит, необходимый для отделочных работ, можно было получить, только подведя оба дома под крышу. К счастью, осень стояла на редкость теплая и затянулась надолго. Поэтому все удалось как нельзя лучше. Однако из этого вытекало, что, не дожидаясь весны, следует начать отделочные работы. А значит, прощай надежды «серьезно позаняться» зимой, ибо «внутренняя отделка требует несравненно более забот, чем постройка вчерне».
Все же Владимир Онуфриевич сумел просмотреть научные журналы и убедился, что «собственно по палеонтологии мало сделано в это время и даже мой пресноводный мел остался нетронутым». То есть он мог продолжить исследования с того рубежа, на котором остановился три года назад. Воодушевленный, он тотчас написал Мариону, предлагая совершить совместную экскурсию в будущем году.
«Вижу Вас все таким же бодрым и деятельным, — отозвался его марсельский друг, — запускающим свою кирку глубоко в почву, когда ископаемые в верхних слоях уже истощены. В этом — весь Вы». Увы, Марион ошибался. Ковалевский весь был совсем в другом.
«Мы с домом залезли в большое дело, — писал Владимир Онуфриевич брату, — надеемся, что оно кончится хорошо [...]. Теперь в доме ставят деревянные перегородки, а с начала января мы станем топить и штукатурить (штукатурка обойдется в 7000, столярная работа в 14 тыс[яч], водопровод в 6000, маляр[ные] [работы] тысячи 4 — 5; водяное отопление больше 10-ти тыс[яч]). Меня немножко пробирает страх относительно водяного отопления, но теперь отступать нельзя, и весь план веден в расчете на него».
Все же зимой Ковалевский был чуть свободнее и стал похаживать в университет и в академию. Однажды ему пришлось разбирать ящик с ископаемыми костями, присланный из Самары. В нем оказался полный череп эласмотерия — строение этого животного заинтересовало Ковалевского, когда он работал над генеалогией копытных. С большим удовлетворением он увидел, что все его предсказания сбылись с поразительной точностью. «Это носорог с огромным рогом на середине черепа, зубы без корней, как у жвачных и лошадей». Но то был лишь маленький проблеск радости для палеонтолога Владимира Ковалевского.
