Игорь Шелест - С крыла на крыло
Артем, важничая перед Ваней, уселся в кабину планера, поправил шлем, и Ваня стегнул Графчика под гору.
Но едва Графчику удавалось сделать несколько шагов под уклон, как упрямая резина возвращала его "задним ходом" к планеру.
Наконец Ваня изловчился, и они с Графчиком осилили резину. Молчанов собрался уже стартовать, как вдруг Графчик поскользнулся передними ногами, и его тут же развернуло фасадом к летательному аппарату. Хомут соскочил с головы лошади и, просвистев снарядом, прямым попаданием ударил Молчанову в кабину. В итоге заметно пострадал нос планера. Увы, и не только планера...
Так появилась у Молчанова отметина вторая. Это обстоятельство дало насмешникам немало пищи.
Когда в шутки включались более изобретательные и старшие парни, Артему ничего не оставалось, как убегать в ангар. Возможно, он и плакал там, только этого никто не видел.
В Артеме удивительно уживались замечательные летные способности и инженерно-конструкторская сметка с необычайной, какой-то детской доверчивостью и прямотой. Создавалось впечатление, будто до школы и в школе он общался с идеальными детьми.
Все же в нем, как видно, готовился какой-то взрыв. И это произошло, когда один шутник довольно зло разыграл его.
- Давай, Молчан, жить коммуной, - предложил однажды шутник, - одну пятидневку я плачу за все, что мы съедим, другую - ты. Идет?
- Идет, - воодушевился Артем. - Давай! - Сам, может быть, подумал: "Вот случай наесться вдоволь".
Но первая пятидневка началась несколько иначе: тот, другой, ел - Артем платил. Условия чугунные - ешь, что захочешь и сколько осилишь, можешь даже заказывать буфетчице особо изысканные блюда на завтра.
Выбор, правда, был не велик, но все же...
На следующий день Молчанов буквально взвыл. Новый "аттракцион" привлек всеобщее внимание. Да и не мудрено.
- Паша! - говорит буфетчице "коллега" Артема, обводя глазами полки. - Паша, пожалуйста, вон ту коробочку конфет.
- Эту? - переспрашивает Паша.
- Нет, вон ту, повыше. Вот-вот.
Артем засмеялся растерянно, думая, что все это шутка. Сам говорит тихонько, смущаясь:
- Что ты? Зачем? Ведь это дорого!..
- Нет, Паша, я передумал.
У Артема чуть отлегло.
- Не эту, а вон ту, побольше, с оленем. Шоколадным набором она у вас зовется, что ли? - И, обратившись ко всем, с грустью добавил: - Так захотелось сладенького, давно не едал.
Молчанов оторопело окинул всех взглядом:
- Да что же это?..
- Сам понимаешь - уговор.
Затем следовал заказ на завтра. Всем стало ясно: Молчанов валится к черту в пасть.
И вот однажды Артем Молчанов как-то сумел объединить когорту против того парня - в этом случае сочувствующих оказалось много.
Они застали шутника врасплох, набросились, связали ему руки, ноги, и Молчанов, не жалея химических чернил, разрисовал парню живот.
После этого Артем воспрянул. Должно быть, впервые почувствовал себя способным побеждать. Как знать, не здесь ли он сделал более чем смелый и далеко идущий вывод: отстаивать впредь свое "я" любой ценой. "В любых условиях любой ценой!"
Было часов около пяти, когда в столовую донесся крик:
- Молчанов сел! Ведут! Триста семнадцать петель! Все рекорды перекрыл по пилотажу!
Откуда-то узнали подробности: Молчанов сам делал заметки на крышке кабины. Будто бы на двести шестой петле крышка слетела.
Он продолжал заметки на борту.
- Ведут! Ведут! - Планеристы, курсанты орали со всех сторон. Все, кто мог, высыпали на бугор. Действительно, ведут: за руки держат двое. Любопытных - масса.
- Как Пугачева, только что не в клетке, - заметил кто-то.
Молчан вышагивал героем. Перемазанное, в крови лицо. Черными ссадинами запекся ушибленный отлетевшей крышкой кабины нос. Воспаленные глаза. Однако, шагая, он улыбался до ушей, прямо светился весь.
В гимнастерке без пояса был он похож на босяка, схваченного на вокзале.
Начальник штаба отправил нарушителя в Феодосию на гауптвахту. Но военный комендант вернул его обратно, сказав будто бы: "Своих достаточно, чтоб караулить штатских разгильдяев!"
Артем просидел в какой-то каморке сутки и чувствовал себя недурно. Мы разговаривали с ним через окно. Назавтра его отправили домой.
Молчанов сделал больше петель, чем все другие до него. Правда, этот рекорд не был засчитан. Тем не менее он перекрыл достижение Виктора Бородина. Бородин сперва проделал сто семьдесят петель. Потом улучшил свой рекорд, выполнив двести девять. Поэт Арго посвятил ему стихи:
Наш Бородин, - я сам свидетель
Его работы боевой, -
Сто семьдесят проделал петель,
Все петли мертвы, он живой!
А началась история планерной акробатики за три года до рождения этих стихов. Здесь же, на Узун-Сырте, в Коктебеле. На той самой "Красной звезде" Сергея Королева.
Мало кто догадывался тогда, что задумали Степанченок и Королев. Конечно, поговаривали: "На планере мертвую петлю сделать, пожалуй, можно". Еще Жуковский, а затем Владимир Пышнов показали это в своих расчетах. Однако кто бы мог подумать: так вот вдруг, в хмурый день, именно на слете в 1930 году!
Дул очень свежий южный ветер. Пока "Звездочку" подтаскивали к старту, Степанченок с начальником штаба Андреем Митрофановичем Розановым стояли в стороне.
С четырьмя "кубарями" в петлицах, инструктор Качинской школы летчиков Василий Андреевич Степанченок шевелил носком своего сапога "бульдо" плитку известняка. Такими плитками усыпан весь Узун-Сырт. Степанченок еле заметно улыбался, как слушают знакомый анекдот. Он чуть наклонил голову - посматривая то на Розанова, то себе под ноги. Его лицо с очень плотным загаром оттенял бантик светлых усов; глаза тоже будто выгорели, как небо в ясный день.
В планер Степанченок садился спокойно, очень обыденно. Тогда не было парашютов. Только в кабине он снял фуражку и надел кожаный шлем с очками "бабочкой". Поправил их на лбу. И в этот момент еще никто и не догадался, что именно сегодня, сейчас ЭТО случится!
"Звездочка" взлетела и несколько раз проплыла над гребнем южного склона туда-обратно, набрав, пожалуй, метров двести, триста...
Степанченок парил, за ним не стали особенно следить... И тут кто-то заорал:
- Смотрите все! Сюда! Сюда!
Как раз в этот момент планер начал пикировать, засвистел все сильней, сильней... И вдруг... Все ахнули - петля!
Выйдя из первой петли, Степанченок понесся к склону, и ветер поднял его опять метров на двести. Он развернул планер в долину. Опять!.. Вторая петля!.. За второй последовала третья!
