Юрий Клименченко - Корабль идет дальше
— Хорошо, подумаем.
Сныткин передал этот разговор остальным, тем, кто умел резать по дереву. Посоветовались и решили, что предложение стоит принять. Во-первых, никто не станет выгонять их на работу, такая опасность существовала все время, во-вторых, они смогут кое-что услышать, работая в комендатуре, в-третьих, к ним в руки попадет инструмент, который не надо прятать, и можно утаивать часть изделий для больных.
Мастерская была организована. В ней работали: Сныткин, Иванов, Богданов, Балицкий, Шилин, Долженко, Устинов и двое архитекторов из французской группы. Решение было правильным. Как предполагали, так и вышло. Из мастерской резчиков широким потоком потекли в город портсигары и шкатулки. Их меняли на продукты, которые отдавали в ревир. Бедняга Хельм поражался низкой производительности труда в своей мастерской. Материал расходовался, а продукция была минимальной. На все вопросы Хельма резчики разводили руками:
— Много брака. Раньше-то мы этим не занимались. Учимся.
Переводчику приходилось принимать эти объяснения. Производство ему ничего не стоило, а то, что он иногда получал из мастерской, было подлинно художественными произведениями.
Произошло событие, которое потрясло весь лагерь. Первый побег из тюрьмы. Два трупа в клетчатых мешках выставлены на обозрение в ревире… Бежали два чеха из французской группы. Но слишком трудно, почти невозможно убежать из замка. Держали все в тайне, не, не посоветовались с нами, действовали в одиночку… Мы бы им рассказали о побегах, у нас уже был опыт. Правда, совершались они с работы, из города.
После вечернего «аппеля» беглецы спрятались на плацу в нише. Воспользовавшись темнотой, они пытались подняться на стену, но были обнаружены охраной. Чехи подняли руки. Они поняли, что попались. Согласно международным правилам, за побег им грозит только дисциплинарное наказание. Сейчас их отведут в карцер, посадят на хлеб и воду на несколько дней, тем дело и кончится. Но раздается команда Маннергейма. Унтера Вейфель и Гетц стреляют в упор.
А потом мусорная телега, запряженная интернированными моряками, на ней два мешка. И похороны на кладбище, где закопаны дохлые собаки. Это еще одно издевательство гитлеровцев над мертвыми.
Моряки часто отказываются выполнять ту или другую работу. Бункер ни на один день не остается пустым. Сидели там Агамов, Будик, Бабиченко, Паша Воротов, Вася Тарасов. Ваську так избили, что после этого он два месяца пролежал в ревире. Гитлеровцы не стесняются, продолжают избивать интернированных, повесили на видное место доску с расписанием дежурств по лагерю, ответственными за порядок назначены капитаны. Капитаны возмущены и подают очередной протест коменданту. Вот выдержка из этого документа.
«…если называть вещи своими именами, нас, вопреки нашей воле, произвели в чин лагерной полиции. История международных отношений не знает случая, когда у культурных народов нормы международного права были бы так грубо нарушены по отношению к интернированным, как это имеет место в ИЛАГ- 13. Поэтому тем более странно, что командование лагеря рассчитывает на нашу поддержку в соблюдении небывало тяжелого и оскорбляющего наше достоинство граждан Советского Союза режима.
Мы, интернированные капитаны судов Советского Союза, протестуем против:
1. Попытки возложить на нас обязанности, оскорбляющие патриотические чувства граждан Советского Союза. 2. Произвола часовых и унтер-офицеров, избивающих советских интернированных. 3. Недостаточного количества выдаваемой в лагере пищи; наш рацион доведен до нетерпимого по качеству и количеству уровня, следствием чего явилось наше истощение и увеличение случаев заболевания туберкулезом в лагере.
Мы просим не рассчитывать на нашу поддержку установленного в лагере режима, как режима, оскорбляющего человеческие и гражданские чувства интернированных, снять с доски ответственных дежурных наши фамилии, так как мы отказываемся эти дежурства нести.
Мы требуем: разбора всех случаев избиений и оскорблений советских интернированных с привлечением виновных к ответственности за незаконные действия, улучшить наше питание, передать копию настоящего заявления шведскому консулу в Берлине и нашу просьбу о свидании с ним.
Капитаны: Богданов, Балицкий и др.»
Протест вызывает негодование в комендатуре. Все остается по-прежнему, но доску с фамилиями капитанов приходится снять. Слишком уж непреклонно звучат слова протеста, и комендант понимает, что никакая сила не заставит капитанов нести эти дежурства.
Скоро Новый год. Месяца за полтора до него началась подготовка к встрече. От пайка хлеба ежедневно отрезали по ломтику толщиною в бумажный лист и копили десятиграммовые пайки маргарина. Решили отпраздновать Новый год несмотря ни на что и в этот вечер почувствовать себя сытыми. Для этого требовалась большая воля. Некоторые не выдерживали и съедали все свои накопления.
Наконец наступил канун. Лагерное начальство милостиво разрешило в этот вечер не выключать электричество до 23 часов. Мы встречали Новый год по московскому времени. За столиками с импровизированными тортами, сделанными из размоченного в воде хлеба и маргарина, с кружками шалфея в руках сидели одетые в свои парадные и форменные костюмы моряки. Худые, бледные, с ввалившимися глазами, они очень походили на скелеты. Посредине камер стояли маленькие елки, принесенные из леса, окружающего замок. Их украсили искусно вырезанными спиральками из жести, разноцветными лоскутками, на вершине водрузили пятиконечные картонные звезды, обернутые станиолем.
Ровно в двенадцать подняли кружки и поздравили друг друга с Новым годом. Это было необычное поздравление:
— За победу над Германией в будущем году, за освобождение нашей Родины, за Красную Армию!
И вдруг кто-то сказал:
— А помните… Медленно идет крупный снег… Магазины сияют витринами. Ты бежишь нагруженный покупками. В карманах бутылки с шампанским, в руках свертки, коробки с подарками. В каждом доме нарядные люди, гремит музыка… Эх, неужели не доживем?
— Доживем. Давайте закурим.
На столе стоит жестяная банка, полная окурков. Дары работающих в городе. Долгое время они собирали их на улицах и сохранили для Нового года. Голубые дымки заполняют камеру. За ними чудятся родные края и лица…
Я вспоминаю жену, сына и маму… Как она умела обставлять встречу Нового года! Напечет всяких вкусных вещей, купит и украсит с внуком елку, принарядится, выглядит такой молодой и красивой. Глаза блестят… Она любила встречать этот праздник дома. Говорила, что это семейное торжество, и сердилась, когда мы куда-нибудь уходили…
