Борис Костин - Скобелев
Тогда как другие слепо копировали далеко не самые лучшие образцы, Скобелеву не требовалось ничего иного, кроме овладения опытом своих учителей. «Белый генерал» учился не меньше, а больше других, и так продолжалось до конца дней его. И даже явное подражание и заимствование, например у Наполеона, обретало у Скобелева свою окраску и русскость. На этом фундаменте Скобелев строил свою жизненную философию и свою военную доктрину.
Она впитала в себя как рыцарство, шедшее от Великого князя Киевского Святослава, бросавшего противнику вызов: «Иду на вы», так и поучения Владимира Мономаха о величии Руси. В этом нравственном кодексе удаль и отвага, жажда подвига, неизменно сопутствовавшие былинным богатырям, занимали особое место.
Народ, который, как известно, на мякине не проведешь, облегченно вздохнул. Провидение даровало России полководца своеобразной русской закваски, наделенного обостренным чувством справедливаости и доброты. И не случайно, что черты древних воителей – сокрушителя зла Георгия Победоносца и русского генерала Скобелева слились в народном сознании в единый облик – белого витязя на белом коне. Таким его видели в пламени сражений, таким он взошел на вечный пьедестал.
Казалось, русская природа
Его из меди отлила
И в руки меч ему дала
Во славу русского народа.
Творец военной реформы Дмитрий Алексеевич Милютин как-то промолвил: «Обустройство российской армии требует идей и людей». И те и другие рождались в муках времени. Вскоре на горизонте русской военной мысли заблистали дарования М. И. Драгомирова и Г. А. Леера, перечисление трудов которых заняло бы несколько страниц, а для самих сочинений потребовалось с добрый десяток книжных полок. Однако ни Драгомиров, прославившийся при переправе через Дунай, ни Леер, обладавший энциклопедическими знаниями, национальными героями так и не стали.
Лавры победителя Турции при мощной поддержке сиятельной родни достались великому князю Николаю Николаевичу. Но брат Царя-Освободителя, даже став генерал-фельдмаршалом, не мог соперничать со Скобелевым во всенародном признании. Скобелев, на зависть многим, стал национальным героем России и Болгарии уже при жизни.
Фольклор – душа народа, золотой кладезь памяти о былом. И то, с какой быстротой героическое время: русско-турецкая война, Ахал-Текинская экспедиция воплотились в песнях и сказаниях, свидетельствовало – русскому народу бесконечно дороги как незабвенные события, так и их творцы.
Бодро, весело и торжественно вышагивали под «Скобелевский марш» юные защитники Отечества. Взрывали тишину российских большаков лихие, задиристые солдатские и казачьи песни, прославлявшие «белого генерала» и его подвиги. Без устали, не претендуя на признание, трудились доморощенные поэты, воспевая в строках, идущих от сердца, героические дела Скобелева.
А если бы ты родился снова,
Воинства гений на белом коне,
И взял под свои бы покровы
Победы в грядущей войне,
Тогда бы Русь воспламенела
Повсюду и для всех,
Бессмертною победою горела
И верою в блистательный успех.
(П. Житкевич)
Ах, как хотелось простым людям услышать, что Скобелев не умер, что сообщения о его кончине всего лишь досадная ошибка или досужий вымысел «желтой» прессы. Но... Шло время. Горечь утраты не утихала. И вдруг со скоростью молнии по России прошел слух – жив-живехонек «белый генерал», будто бы объявился он в Болгарии, где собирает войско в защиту братьев-славян. Пошли разговоры, что смерть Скобелева в номерах «Англии» – всего лишь удачная мистификация. Нашлось и ее продолжение. Неожиданно в уездном городке Уржуме, что в Вятской губернии, поселился некий «полковник». Исправник, по каким-то неведомым причинам, запрещал местным величать его по имени-отчеству. Но отставной унтер-офицер Н. Тимшин якобы узнал в полковнике своего бывшего командира Скобелева. Пребывание «полковника» в Уржуме окружала завеса таинственности, и до самой его кончины жители называли его «белым генералом». На его могилке, расположенной возле кладбищенской часовни, даже в лютую стужу лежали живые цветы.
Можно только сожалеть, что Скобелев не оставил в наследство фундаментальных теоретических исследований, хотя, надо полагать, задумки таковых у него имелись. Отчет о маневрах немецкой армии, сделанный Скобелевым, оказался удачной пробой пера. Многое из того, что не успел сотворить Михаил Дмитриевич, завершили его единомышленники. Так появились в свет, собранные А.Н. Масловым, приказы Скобелева. Автор не претендовал на полноту труда, однако небольшая по объему книжица с необыкновенной скоростью исчезла с прилавков книжных магазинов. И никакой случайности в том не было, ведь в основу приказов была заложена любовь к Отечеству, к солдату, сознание святости воинского долга. Скобелев словно ожил, и голос его зазвучал с особой патриотической силой. Полководец Скобелев говорил с солдатами и офицерами на языке народном, ярком, вдохновенном.
Год 1876-й. Туркестан. Впереди необъятная пустыня, зыбучие пески, безводье.
«Я знаю и оцениваю те поистине неимоверные трудности, с которыми... придется бороться начальникам казачьих частей, но в исполнении этого святого долга они могут всегда рассчитывать на мой совет и на душевную поддержку. Мне слишком дорога казачья доблесть, чтобы всегда с любовью не относиться ко всем нуждам вверенных мне казачьих частей...»
Андижан, год 1876-й.
«Людям Н-ской сотни стыдно вести себя так, как они вели себя до сих пор. Кто может забыть, что лежачего не бьют, что честный солдат должен быть грозен только перед неприятелем на войне, а не стоя на квартирах...»
Коканд. год 1877-й.
«Прошу (господ командиров) в особенности хлопотать, чтобы люди в ответах не были деревянными и чтобы задолбленных ответов не было. Пусть лучше (солдат) скажет бессвязно, да свое, да чтобы было видно понимание...
Отъезжая в действующую армию... мне остается желать лишь одно, чтобы в самые трудные минуты боевого испытания я бы сражался с такими же молодецкими, с такими же доблестными войсками, как те, с которыми мне здесь пришлось служить и сражаться... Прошу не поминать меня лихом, и только надежда на близкое столкновение с неприятелем может, хотя отчасти, заглушить глубокую скорбь расставания с ними...»
Болгария. Плевна. 5 октября 1877 года.
«Дело, за которое взялся за оружие миролюбивейший из монархов, наш августейший государь, дело правое, на котором лежит благословение Божие. Оно будет славно окончено... Скоро и нам предстоит боевое испытание, прошу всем об этом знать и крепить дух молитвою и размышлением, чего требует от нас долг, присяга и честь имени русского...»