Лев Разумовский - Моя коллекция
Я на всех парах в МОСХ. Прибегаю к Герасимову — так мол и так. У самого сердце прыгает.
Он говорит:
— Что ты волнуешься? Иди вниз к машинистке, пусть напечатает с твоих слов то, что нужно, а я подпишу, и конец делу. А ты вон сам не свой. Пришел живой, здоровый. Парторг — так тот вообще не вернулся…
Я к машинистке. Растолкал очередь сгоряча, напечатала она мне, я единым духом назад, к Герасимову.
— Ну вот, — говорит Герасимов, — а ты волновался. Сейчас я твое заявление возьму, положу под стекло на видное место, на первом же заседании правления обсудим, примем решение, я подпишу, и делу конец.
Так с тех пор сорок пять лет я жду, когда мне это заявление подпишут.
Да, если бы собрать все рисунки и этюды, которые у меня забирала милиция на месте преступления, у меня бы собралось на хорошую персональную выставку.
Ухо Готвальда
В марте пятьдесят третьего года меня разбудил телефонный звонок. Я включила настольную лампу, скользнула глазом по часам — полтретьего — и взяла трубку.
— Кондрашова Мария Сергеевна? — мужской энергичный голос.
— Да, Кондрашова. Какого черта вы…
— С вами говорят из управления охраны Кремля. Нам сообщили, что вы хорошо снимаете маски с покойников. Вы подтверждаете это?
Еще не разобрав, что к чему, спросонья я подумала: бред какой-то! Охрана Кремля, маска, ночь… Розыгрыш? Кто-то из друзей треплется так неуклюже? Однако голос был мне незнаком. Что-то в интонациях заставило меня окончательно проснуться.
Я подтвердила: да, есть опыт.
— Через двадцать минут за вами придет машина. Возьмите все, что нужно для работы, и будьте готовы.
Раздались гудки. Первая мысль — за что? Может быть, за анекдот? Или на собрании что-нибудь не то брякнула?.. Нет, не то… Может быть, летом в Крыму, тогда хорошо поддали, трепались много… Нет… И потом, маска… Вроде бы так, заранее, не предупреждают.
Я оделась, приготовила гипс, инструменты собрала в сумку и села в прихожей.
Ровно через двадцать минут раздался звонок. Вошел высокий майор, вежливо представился, спросил, все ли у меня в порядке, все ли готово для работы. Внизу ждала машина, в которой оказалось еще два молчаливых спутника. Меня усадили между ними на заднем сидении, мой провожатый уселся рядом с водителем, машина тронулась, и мы помчались по ночной Москве.
В воротах Кремля нас остановила охрана, проверила документы. Мы въехали в Кремль, долго крутили и наконец остановились у какого-то темного двухэтажного здания. Там была вторая проверка, после чего мы поднялись по лестнице на второй этаж, прошли по тускло освещенному коридору и оттуда спустились в подвальное помещение. Уже трижды перед нами с лязгом и грохотом открывались и закрывались стальные двери, и наконец мы оказались в мрачном и очень холодном каземате — морге Кремля. Посреди зала на темном постаменте лежал покойник под белой простыней.
Только здесь мой майор открыл рот и произнес:
— Вам нужно снять маску с лица Президента Чехословакии товарища Готвальда, который умер, простудившись на похоронах товарища Сталина.
Мне сразу полегчало. Значит, все действительно так, как говорили. Надо снять маску и тогда меня, может быть, сразу и отпустят.
В морге была ужасная холодина. Не снимая пальто, я приготовила воду, гипс и стала смазывать вазелином лицо. При первом же прикосновении обнаружила, что покойник был заморожен, может быть, даже несколько дней назад.
Я проложила на лоб, нос и губы капроновую нитку, быстро наложила разведенный гипс, через пару минут продернула нитку, потом, уже не торопясь, в ожидании полного схватывания гипса, заровняла края, почистила циклей поверхность и оглянулась.
Мои чекисты стояли на некотором отдалении точно по углам комнаты в полном молчании и не спускали с меня глаз.
Внутренне порадовавшись, что я все сделала правильно и аккуратно, начала снимать форму. Потянула ее на себя, однако форма не сдвинулась, видимо, ее присосало к лицу. Тогда я подсунула в щель стальную лопатку и нажала. Раздался какой-то странный звук, у меня екнуло сердце, форма поддалась и отошла. Я бережно сняла ее и к своему ужасу обнаружила, что она снялась вместе с ухом! Замороженное, остекленевшее ухо Готвальда треснуло и отделилось под моим нажимом!
Меня обуял ужас. Инстинктивно я резко наклонилась и заслонила телом злосчастную форму, не зная, что делать дальше с ухом бывшего генсека Чехословакии. Как объяснить, что я не нарочно? Пятьдесят восьмая уже светила мне синим огнем…
Все это в мгновение пронеслось в голове, а руки в это время работали. Я быстро выковыряла ухо из формы и приставила на старое место, слегка прижав. И ухо, чуть оттаяв, пристало!
Я оглянулась еще раз. Чекисты стояли, как статуи, в прежних позах и пялили на меня глаза.
Я прикрыла Готвальда простыней, мигом собрала все мои причиндалы и потребовала, чтобы меня немедленно отвезли в мою мастерскую, где я должна срочно сделать отливок маски, так требует технология, иначе форма пересохнет и развалится.
Обратный путь мы проделали вдвое быстрее. Я сделала отливок и отдала им маску с напутствием обращаться с ней бережно.
Когда они уехали, я бросилась на диван, и тут меня охватила дрожь и истерика. Успокоилась я только через неделю после похорон Готвальда.
Рассказ натурщицы
Выходим вечером из мастерской с натурщицей.
— Лев Самсонович! Смотрите, как трогательно!
— Что трогательно?
— Да вон машина с кольцами проехала. Свадебная. Правда, трогательно?.. А у вас была свадебная машина?
— Нет. А у вас?
— У меня нет. У меня по-другому было.
Пришел мой Сережка ко мне жить. Недели не прошло, как жильцы в административную комиссию настучали: почему живем незаписанные. Ну, пошли в ЗАГС, записались. Жильцам документы показали. Стали дальше жить.
Двух недель не прошло, жильцы снова настучали: почему живем непрописанные. Ну, прописала я его. Жильцам паспорт показали с пропиской. Вроде бы не к чему придраться. Успокоились, стали дальше жить.
Еще две недели прошло, обратно нас на административную комиссию тянут — пришла жалоба: зачем в ванной вместе моемся…
Туалетная бумага
Иду я как-то по улице. Вижу, из магазина выносят розовую туалетную бумагу. Я зашел в магазин и говорю:
