Ружка Корчак - Пламя под пеплом
В первый же день повели на работу. Первыми пошли те, кто до гетто работал у немцев.
Изо дня в день чуть свет выходят из ворот гетто длинные колонны заклейменных желтым клеймом евреев под конвоем немцев и литовцев. В городе колонны разделяются, и каждая бригада шагает к своему месту работы. Работают, как правило, мужчины. Каждому выдается "арбейтсшейн". Гнут спину каторжно более десяти часов, а вечером, смертельно усталые, возвращаются под немецким конвоем в гетто.
В этот час переулки гетто забиты народом, упорно продвигающимся вперед. Каждый спешит домой. И только минует ворота, как отряхивается от всего, что пришлось перетерпеть за день. Кажется, даже усталость на минутку улетучивается из ноющего тела. Жадно ждут его прихода домашние - может, принесет с работы краюху хлеба или пару картофелин, а если сильно повезло - и бутылку молока. В первые дни единственным источником существования были продукты, которые удавалось купить идущим в город, а потом пронести в гетто. Были и такие, кто спасался тем, что успел захватить с собой при переселении; третьи кормились остатками продовольствия, найденными в квартирах, но угроза голода каждый день вставала перед людьми.
Однако несравнимо хуже было положение во Втором гетто.
В соответствии с приказом властей. Первое гетто было наименовано "фахарбейтергетто", то есть гетто ремесленников, которым разрешалось проживать в нем вместе со своими семьями. Второе предназначалось для чернорабочих, не имеющих ремесла. Это - три с половиной тесных переулка: Шкляна, Жидовская, Хагаон и пол-Ятковой, куда согнано 11 тысяч человек - в основном не пригодные к труду старики и значительная часть вильнюсской интеллигенции.
Согласно приказу, люди с профессиями обязаны вместе с семьями переселиться отсюда в Первое гетто, людей без профессии из Первого гетто переведут во Второе. Этот приказ вызвал сильнейшую тревогу в обоих гетто, между которыми существует повседневная связь: уполномоченным юденратов (таковой создан и во Втором гетто) разрешено передвижение из гетто в гетто, и на работах в городе евреи из обоих гетто трудятся пока вместе.
Немцы вводят новые "шейны". Вместо "арбейтсшейна", который имел на руках до сих пор каждый рабочий, распределили "фахарбейтершейны", выдав их мизерному числу евреев - обладателей нужных немцам профессий. Юденрат Первого гетто издает строгое предостережение тунеядцам, не имеющим никакого ремесла, чтобы немедленно убирались из гетто.
Начинается регистрация тех, кто получил "фахарбейтершейны". Каждый из этих "счастливцев" вправе содержать при себе семью - жену и детей. У кого новых "шейнов" нет, тот должен перекочевать во Второе гетто. Часть людей уходит по доброй воле, часть выводится еврейской полицией, а меньшинство прячется, открывая главу "нелегального" существования в гетто. Среди нас они - первые нелегальные.
Начались регулярные странствия из гетто в гетто. Кроме групп, переходящих из одного гетто в другое со всеми пожитками, целые толпы ходят по воскресеньям из Первого Гетто во Второе, так как там есть баня и немцы разрешили жителям Первого гетто пользоваться ею.
Вместе с такой группой, направляющейся, якобы, в баню, мне удалось однажды провести в том гетто несколько часов. Были там некоторые наши товарищи, которых я давно не видела. Надо было поговорить и заодно посмотреть гетто, где жили тысячи евреев.
В первый раз я вышла в тот день из стен гетто. Я снова в городе, опять "на той стороне". Достаточно было ступить за ворота, чтобы убедиться, что во внешнем мире все идет как будто по заведенному порядку, и жизнь, которая совсем недавно была и нашим достоянием, отнюдь не рухнула и не сметена потопом.
Все как было, без перемен - дивились мои глаза. Как прежде, люди ходят по тротуарам и не сбиты в кучу, так здесь просторно. Как всегда - улыбающиеся элегантные дамы. Кричащие рекламы в витринах зазывают к товарам. Цветы на газонах, улица купается в солнце и зелени. А мы, по три в ряд, тянемся вереницей по мостовой, как осужденные, которых вывели на свет божий, чтобы еще горше стало им по возвращении в застенок.
Прохожие минуют нас равнодушно. Иногда мы ловим любопытный, порой сострадательный взгляд, но преобладает безразличие, то и дело замешанное на злорадстве. Я предпочитаю их милосердию ледяное равнодушие.
Мне тогда подумалось о том, что нацизм все-таки преуспел, привив людям мысль о неполноценности нашей нации, убеждение, что мы - не как все нормальные человеческие существа, и общепринятые законы и принципы в отношении нас не обязательны.
У меня было такое чувство, что на этом пути из гетто в гетто я прожила целую жизнь; казалось, что, пока я дойду до вторых ворот, я наберусь той старческой мудрости, которую уже ничем не удивишь. Но то, что я увидела за воротами Второго гетто, убедило меня, что реальность превосходит любую фантазию. Пришедшие из Первого гетто и считавшие, что ими измерены уже все бездны сущего, попадали в еще более страшную бездну. Меньше людей, больше тишины. Нет того шума, того движения. И старики. Много, очень много стариков, живущих в непрестанном страхе, в ежеминутном ожидании беды, в съедающем нервы напряжении. И все это запечатлено на испуганных лицах. Здесь все одержимо страхом. Гетто для чернорабочих.
Немцы приказали всем ремесленникам уходить отсюда. Оставшиеся поняли, что им не сдобровать. Никто из них не получил нового "фахарбейтер-шейна". Большинство не выходило на работы. Зависть к жителям Первого гетто, откровенная враждебность к счастливцам с "шейнами", которых переселяют в Первое гетто, владеют этими людьми.
Один обреченный завидовал другому. Рядом с самыми разнесчастными были еще более несчастные. Всем им было уготовано уничтожение, но сейчас среди них были люди, верившие, что им-то опасность не грозит, и те, кто ежеминутно ощущал на затылке дыхание смерти. Это была продуманная система: натравлять людей друг на друга, создавать противоречия среди тех, кому заранее предопределена единая и равная участь, будить животные инстинкты, гнездящиеся на задворках души. Инстинкт самосохранения, разросшийся в этих условиях до гиперболических размеров, стал править людьми безраздельно, и очень скоро мы оказались свидетелями того, как сметает он человеческие мерки и ценности.
По дороге назад, в Первое гетто я уже не смотрела по сторонам. Все мысли были полны Вторым гетто. Даже если нам удастся вырвать оттуда несколько товарищей, что станется с тысячами с тысячами, которые заключены там и ждут приговора. Нет никакой возможности их спасти - все мы бессильны, как и они. Все слабы.
Наши опасения сбылись внезапно и раньше, чем мы предполагали. Однажды вернувшиеся с работы принесли весть, что во Втором гетто началась "акция". Всех охватил ужас. Чуть поздней выяснилось, что оттуда переселяют в Первое гетто последнюю партию "фахарбейтер", но для остающихся существование стало еще более страшным.
