Николай Бондаренко - Летим на разведку
Беляев, конечно, мне в глаза не смотрит. Хочется ему сказать несколько "ласковых", но разговоры вести некогда.
- Бондаренко, - кричит начальник штаба, - бегом на запасную машину! И немедленный взлет!
Одетые в меховое обмундирование, с заброшенными за спину парашютами, мы бежим на запасной самолет.
Я сейчас сильно зол. Задание очень серьезное, и за его выполнением смотрят не только с КП нашего аэродрома.
Навстречу с докладом торопится техник запасного самолета.
- Короче! - бросаю ему на ходу. - Фотоаппараты стоят?.. Кислород?.. Заправка маслом, бензином?..
- Все нормально, товарищ младший лейтенант! - козыряет он.
- У меня нет времени вас проверять!.. Ну и "шхуна" у тебя!.. Ты что, с того света ее выкопал?
- Она старая, товарищ командир, но хорошая.
- Моторы сегодня пробовал?
- Так точно.
- Когда машина летала последний раз?
- В день перелета сюда из Сальска.
- Ладно, в воздухе разберемся, - говорю технику в быстро поднимаюсь в кабину.
Запускаю моторы. Они работают хорошо. Техник, убрав из-под колес колодки, козыряет. Другие техники тоже каждый по-своему провожают меня. Злость как-то сразу прошла. Я улыбаюсь всем в ответ. Отрулив немного от капонира, взлетаю.
Первое впечатление о самолете после отрыва неплохое. Машина легко слушается рулей и хорошо набирает высоту. Одно мне только немножко не нравится: правый мотор дает небольшую раскачку оборотов. Но все же он, как и левый, поет свою песню. Оба они несут нас на запад, несут туда, где ползут немецкие танки.
О раскачке оборотов я решил никому в экипаже не говорить.
- Какая просторная кабина, - обращается ко мне Сухарев.
- Это машина сибирского завода. Все они легкие, летучие. В них более просторная кабина штурмана, - отвечаю ему, поглядывая на тахометр правого мотора.
Высота полета при подходе к линии фронта - семь тысяч восемьсот метров. Правый мотор, будто испугавшись вражеской территории, стал работать еще хуже. Сухарев это, конечно, заметил.
- А что у тебя с правым? Почему он так?.. - с тревогой спрашивает он.
- Раскачка оборотов, Сима. Не беспокойся, все будет нормально, отвечаю спокойно ему.
Пройдена линия фронта. Мы уже набрали потолок - восемь тысяч шестьсот метров. Правый мотор по-прежнему работает неудовлетворительно. Затяжеляю и облегчаю его винт. Убираю и даю газ. Переключаю нагнетатель со второй скорости на первую и обратно. Не помогает. Нужно возвращаться домой. Но задание!.. А оно очень серьезное! Наши фотопланшеты отправят в штабы дивизии, армии, фронта, а возможно, и в Ставку Верховного Главнокомандования. Нет, возвращаться нельзя! Я уже один раз возвращался. Хватит. Поглядывая на правый мотор, я продолжаю лететь дальше, на запад. Вскоре далеко впереди появились вражеские танки.
- Сколько же их!.. - восклицает, взглянув на землю, Сухарев.
- Ладно, Сима, без эмоций. Захожу на фотографирование. Считай и фотографируй! - даю ему команду.
По дорогам от Дебальцева и Горловки на Изюм в Харьков движутся колонны танков. Погода сухая, ветреная, и нам хорошо видно, как из-под гусениц валит клубами пыль. От ветра пыль тянется шлейфом далеко на юго-запад.
Я рад, что мы с Сухаревым сосчитаем и сфотографируем танки.
Но жутко и неприятно видеть, как но нашей земле ползет с паучьей свастикой эта мразь.
Куда нацелил враг свой удар? Какие военные планы намечают немцы, если перебрасывают такое количество техники с нашего фронта на другой. Не исключено, что только благодаря нашим разведданным командование разгадает замысел противника. Да, конечно, многое зависит и от нас. А я еще хотел возвращаться!..
Мы аккуратно выполняем свою работу. Все пока идет хорошо, но правый мотор стал вытворять такую свистопляску, что я на всякий случай распорядился:
- Петро, передавай о танках открытым текстом!
- Есть! Есть передавать о танках открытым текстом!
Наконец боевое задание выполнено. Кроме танков мы под интенсивным обстрелом зениток фотографируем еще Горловку, Дебальцево, Артемовск, Константиновну, Краматорск, Славянск, а на обратном пути - Чистяково.
Сухарев складывает свои штурманские принадлежности. До линии фронта еще около тридцати километров, но высота полета большая, и я, чтобы не держать моторы на высоком режиме работы, сбавляю газ. Самолет быстро снижается. Я с тревогой смотрю на правый мотор, с такой же тревогой смотрит на него и Сухарев.
- Неужели сегодня еще не все? - спрашивает он.
- Ничего, не беспокойся. Если уж со ста метров приземлились на одном моторе, то с восьми тысяч дотянем!
- Будем надеяться...
В это время в кабине резко запахло гарью.
- Командир, из правого мотора бьет масло! - взволнованно доложил Баглай.
- Понял, Петя. Смотри за ним внимательно, - отвечаю, стараясь быть спокойным.
- Смотрю внимательно.
- Сима, сколько осталось километров до линии фронта?
- Двадцать. Будешь садиться в Ровеньках?
- Нет, пойдем на свой аэродром. Хорошенько смотри за воздухом. Поведу машину на одном левом моторе.
Гарь чувствуется все сильнее. В кабине появляется дым. Мы с Сухаревым молча переглянулись. Убираю газ, выключаю зажигание правого мотора. Но он не выключается. Вероятно, сгорела идущая в кабину электропроводка. Мотор дает очень большие раскачки оборотов и воет, как сирена. Этот заунывный вой сильно действует на нервы. Кабина уже полна дыма.
- Командир, горит правый мотор! - кричит Баглай срывающимся голосом.
- Спокойно, Петя!
Смотрю на место пожара. Сзади в щель между капотом и центропланом вырывается пламя. Горит масляный бак. От закрывающего его дюралевого капотика отрываются белые, сгоревшие кусочки металла и улетают прочь.
- Ребята, мы горим! Мы за линией фронта. Буду тянуть на свою территорию, сколько смогу. Действуйте по обстановке! - приказываю экипажу.
- Петя, я предупрежу тебя, когда пройдем линию фронта! - говорит сразу же после меня Сухарев Баглаю.
- Хорошо.
Самолет горит. Быстро мечутся мысли. "Что делать? Бросать машину и прыгать? Но внизу фашисты! Нет, только не плен! Плен - хуже смерти! Нужно во что бы то ни стало дотянуть до своей территории, а там..." Мгновенно принимаю решение: разогнать самолет, используя большую высоту, перетянуть через линию фронта и прыгать над своей территорией.
Даю левому мотору полный газ. Со снижением двадцать метров в секунду разгоняю скорость до семисот километров в час.
В кабине уже не продохнуть от дыма. Он режет глаза, затрудняет дыхание. В наушниках шлемофона сильный треск - не слышу ни штурмана, ни стрелка-радиста. Жарко, очень жарко! Вижу, как языки пламени облизывают мой правый унт. На нем горит и закручивается шерсть. Печет в затылок - горит мех воротника моей куртки. Открываю левую форточку. Прислоняюсь лицом к образовавшемуся небольшому отверстию. Вижу, как Сима показывает: "Скоро будет линия фронта!" Самолет еще управляем, и я тяну его к своей территории.
