Мария Покрышкина - Жизнь, отданная небу
Это была записка от Саши. Был ли кто счастливее меня в тот день! Но вместе с радостью в сердце закрадывалась печаль.
Скоро, совсем скоро буду я ждать писем с передовой. Ждать и тревожиться за Сашу: жизнь летчиков на войне часто бывает такой короткой!
Пять месяцев неизвестности
И вот он наступил, грустный день расставания. Надолго ли затянется разлука? Суждено ли нам вообще встретиться? Кто мог ответить на эти вопросы.
В начале двадцатых чисел декабря 1942 года стало известно, что наш БАО должен перебазироваться в другое место, кажется, под Орджоникидзе. Погода стояла нелетная, и в день отъезда Саша с утра пришел ко мне, помогал грузить наши пожитки и имущество санчасти. Потом ненадолго ушел куда-то и вернулся со свертком:
- Мария, вот возьми обо мне на память. Здесь мой портрет, один наш парень нарисовал. Только одно условие: если разлюбишь меня, отправь, пожалуйста, портрет моей матери. Адрес у тебя есть.
- Напрасно ты мне такое условие ставишь, - обиделась я. - Никому я твой портрет не отдам.
- Не будем загадывать, - ответил он. - На войне все может случиться.
Опережая события, скажу, что портрет этот я впоследствии привезла в Новосибирск и торжественно вручила Ксении Степановне, матери Покрышкина, лично. Она была очень рада этому подарку. Мы поместили его в столовой, и когда я спрашивала у родившейся уже в Новосибирске пятимесячной дочки - где ее папа, она моментально поворачивала головку в сторону отцовского портрета. Но до этого времени тогда, в декабре 1942 года, было еще далеко.
Сборы, наконец, были закончены, и прозвучала команда "По машинам". Мы двинулись, а Саша шел вслед за нашей полуторкой. Машина прибавила скорость. Он остановился. И я еще долго видела его отдаляющуюся фигуру. Слезы застилали глаза. Как мы будем друг без друга?
С этого дня страх, что Саша может погибнуть, надолго поселился в душе. Этому в немалой степени содействовали и почтовые неурядицы. За короткий срок у нас трижды менялся номер полевой почты, в течение пяти месяцев я не имела вестей от Саши, а он от меня.
Правда, где-то с марта 1943 года о моем муже, как о лучшем летчике-истребителе кубанского неба, заговорила пресса, и центральная, и фронтовая. Но редкие газетные заметки, понятно, не очень-то успокаивали. Помню, в одной из сводок Совинформбюро сообщалось, что в течение дня на Кубани было сбито девяносто гитлеровских самолетов и сорок пять - наших. Могла ли я быть уверена в том, что и Саша не попал в число тех сорока пяти? И так день за днем, неделя за неделей.
В нашем БАО все, кому попадалось какое-либо приятное сообщение о летчиках-истребителях, спешили меня обрадовать. Не обходилось и без курьезов. Вот один из них.
На Ленинградском фронте воевал прекрасный летчик-истребитель дважды Герой Советского Союза Петр Афанасьевич Покрышев. Если не ошибаюсь, его счет к концу войны достиг 37 сбитых вражеских самолетов. После Победы мы познакомились, и он стал нашим искренним, добрым другом.
Так вот, кому-то из ребят попалась в газете заметка о Покрышеве, о его подвигах, проявленных при защите ленинградского неба. Естественно, о таком событии не могли не оповестить меня:
- Посмотри, Машенька, твой Саша, оказывается, уже в Ленинграде воюет. Да еще как! На-ка прочти. Правда, газетчики его фамилию немного переврали.
- Так и инициалы тут другие, не Сашины.
- Ну и что? Ты что, газетчиков не знаешь? Они все перепутают. А может, в целях секретности так все изменили. Нет, это точно о твоем Саше!
Объяснять, что такое разлука на войне, думаю, излишне. Это надо пережить, словами не расскажешь. Каждая минута, каждый час неизвестности наполнены ожиданием и тревогой. А дней таких нам выпало в ту пору немало. И в каждом - тысяча четыреста сорок минут. Как редкие глотки свежего воздуха скупые газетные заметки. Но адреса лучшего кубанского сокола в них не сообщалось! Только смотришь на дату публикации и думаешь: значит, до позапрошлого вторника он был живым и здоровым.
Подвигами моего мужа и его друзей-однополчан гордился весь наш батальон. И я часто вспоминала Сашины слова, сказанные им как-то в Манасе:
- Подвиг, чтобы ты знала, требует мысли, мастерства и риска. Просто так не полетишь и не собьешь. Гитлеровцы тоже умеют воевать. И количественное преимущество пока что на их стороне. Значит, мы должны воевать лучше них! А для этого надо постоянно думать, анализировать успехи и ошибки, извлекать из них уроки и учиться, все время чувствовать себя с самолетом единым целым. И еще надо знать слабости врага и уметь ими пользоваться.
Как известно, немецко-фашистское командование весной 1943 года сконцентрировало на Кубани значительную часть своих военно-воздушных сил более тысячи двухсот самолетов! Сюда были брошены их лучшие авиационные соединения: истребительные эскадры "Удет", "Зеленое сердце", "Мельдерс". Их усиливала особая группа летчиков-асов на самых лучших в то время у них самолетах-истребителях "Фокке-Вульф-190".
У нас самолетов на Кубани было чуть ли не вдвое меньше. Вот и приходилось нашим летчикам каждый раз вступать в бой с превосходящими силами врага. По пять-семь боевых вылетов ежедневно. Порой после посадки пилотов из кабин вытаскивали техники - так выматывались летчики. Победы доставались ценой огромных моральных и физических перегрузок. Нам-то, медикам, это было хорошо известно не только по белым, даже в зимнюю пору, от соленого пота гимнастеркам летчиков.
На Кубани доказала свою правоту новая тактика воздушного боя, разработанная и внедренная в жизнь Покрышкиным. Но, как говорится, любой тактике нужна еще и практика. И о ней мне однажды очень хорошо рассказал наш близкий друг Герой Советского Союза Николай Леонтьевич Трофимов:
- Самое трудное и опасное Александр Иванович всегда брал на себя. Видишь ли, группу самолетов как у нас, так и у врага, всегда ведет самый опытный летчик. Вот их-то, ведущих, и брал на себя Покрышкин. А что значит идти в атаку, скажем, на ведущего бомбардировщика? Это значит, что по тебе бьют все пушки и пулеметы "юнкерсов" - они защищают своего ведущего. Кроме того, по тебе бьют пушки и пулеметы вражеских истребителей - они прикрывают своих бомберов. А с земли вражеские зенитчики ставят в это время огневой заслон. Так что в момент атаки на ведущего ежесекундно в истребитель выпускается до полутора тысяч снарядов и пуль.
Наш БАО расположился наконец близ Старой Станицы, неподалеку от Миллерово, - большого и важного с военной точки зрения населенного пункта. Здесь был крупный железнодорожный узел, и гитлеровцы, с присущей им методичностью, ежедневно с рассвета до темна бомбили его.
Эти бомбежки напомнили мне кошмарный случай, происшедший летом 1942 года на станции Котельниково. У самого железнодорожного вокзала в трех заново побеленных трехэтажных зданиях разместили эвакогоспиталь. Конечно, для транспортировки раненых выбор места был удачным, а вот с точки зрения безопасности от воздушных налетов... Вся надежда - на огромные красные кресты, нарисованные на крышах зданий. Эти-то кресты, скорее всего, послужили целью для фашистских летчиков.
