Борис Ванталов - Отрывки из Ничего
Не глагольное время.
Ы ХОХОЧЕТ
Самое трагичное для творящей твари – полное равнодушие реципиентов. Нет резонанса.
Найти резервы только в себе, стать самодостаточным. Такие доблести на Земле не валяются, их надо заимствовать у Неба. И еще не известно, захочет ли оно с вами делиться.
Но если поделиться, то можно позабыть о социуме.
Ты – никто, а эта неопределенность обществу не по зубам. Оно дает тебе возможность делать то, что ты хочешь, столько, сколько ты и Небо этого хочет.
Ы хохочет.
КАК В ЭНЦИКЛОПЕДИИ
(Продолжение продолжений)
Поэт Александр Миронов умер 19 сентября этого года в хосписе на Фонтанке. Его отвезли в тот же морг, что Лену и Олега. Отпели в том же соборе, что и Лену, но захоронили урночку (вопреки тенденции) на Смоленском, а не на Волковском.
Я видел Сашу в последний раз на Лениной квартире, забирая оттуда завещанный мне телевизор (когда Лена обьявила мне об этом своем желании, я сказал, хорошо, возьму, если он будет показывать вас. Эх-х-х…)
Миронов тогда собирался переезжать (дом вздумали расселять, потом это отпало) на новую квартиру. Он был благообразен и полон планов. Думал, не вступить ли из-за этого в Союз писателей. Ничто не предвещало скорой катастрофы.
Еще задолго до публикации в 103-м номере «НЛО» Кирилл Козырев прочел мне стихотворение Саши о подаренном ему Леной Шварц календаре. Уже тогда оно произвело на меня сильнейшее впечатление. Что же сказать теперь, когда сюжет этих строк проступил окончательно.
Умирающий поэт дарит собрату по перу календарь, в котором оказывается обозначена дата смерти обоих. Разница – полгода. Миронов ясно понимает всю трагическую подоплеку подарка и пишет об этом, возможно, последнее стихотворение в своей жизни.
И теперь оно открывает раздел «In memoriam», посвященный Лене.
Эстафета смерти.
Наша литература обрела новую легенду. Оба поэта сотворили ее вместе, стоически зарифмовав судьбу.
МОЛЧУ
Я же помню Сергея Танчика, друга Саши. Помню его брата Вадима Танчика, православного марксиста-математика. С братом Колей (А. Ником) бывал у Саши – Сережи на Васильевском. Слушали музыку. Коля крестился. Сережа женился. В его жену был влюблен Кудряков. Там стали рождаться дети. Потом они разошлись. Сережа убыл из Питера.
И чего только это «я» не помнит.
Молчу, молчу, молчу.
04. 10.2010
ЗАЧЕМ
Вышла в «Петербургском театральном журнале» замечательная подростковая проза Лены Шварц.
Мало того, что мое минималистское предисловие купировали, так выкинули еще две строфы из трех из стихотворения «Ночь в театре», которые я приводил.
Почти привык к произволу неумных людей. Но каждый раз все равно вздрагиваешь от этой совдеповской привычки неуклюжего обрезания текста.
А кто-то еще сунул свою преамбулу после моей, оборвав ее на слове «мерзость».
Зачем?
И ТОЛЬКО ТЕПЕРЬ
Зачем? Впрочем, этот детский вопрос из песенки Ирмы Сохадзе (кто еще помнит это имя?) лучше забыть навсегда.
Целеполагание вредно.
Вот ювенильная проза Лены прекрасна. В ней, словно в процессе проявления фотографии, вдруг начинают проступать черты будущего большого поэта.
Творящееся творение. Именно процесс, о котором я писал выше. И так она прожила жизнь, все выше и выше, пока не забралась настолько высоко, что Творец забрал ее раньше времени.
Финал «Девочки…», по-моему, гениален. Или исчезающий я становлюсь сентиментален. Он у меня вызывает спазм. Глаза увлажняются. А ведь никогда никому эту вещь не показывала. Стеснялась?
Я помню свое удивление, когда она вдруг несколько раз упоминала, что в расположенном неподалеку от ее дома ресторане «Артист» будет выступать Юрский, сколько это стоит, и не пойти ли ей туда.
Я недоумевал.
И только теперь…
ТРУП ТРУБ
Вера глубже всего, что есть в человеке. Она древнее инстинкта, потому что уходит прямо в вечность. Она невыносима. Ужиться с ней невозможно. В чистом, беспримесном виде вера смертельна, поэтому ее разбавляют жизнью. Спиритус + жизнь = человек. Земля – коктейль. Человек – соломинка (Мандельштам). Через нас бытие пьет небытие. Мы – орг?н.
Труп труб.
9.10.2010
СНЕГ РАЗУМА
Я – нечто вроде материнской утробы. Выходить из нее не хочется. Но только выбравшись из интимности себя, можно снова родиться (умереть) еще при жизни. Ты вылупляется на глазах у твоего меркнущего я. Язык осознает всю свою беспомощность в описании новых процедур. Он пасует.
Я снова не может говорить. Ум покидает тонущее самосознание. Все становится ничтожно-нежным.
Снег разума.
НЕТОТ
У непонимания есть уровни. Нижайший – понимание. Это глубочайшее заблуждение ума, это гибель. Потом, если я сумеет вылезти из этой я-мы рационалистической парадигмы, оно открывает, что не все так, как кажется. Потом приходит табу на произнесение формулы «на самом деле». Потом наступает этап «все не так».
Тогда меняется ход времени.
Тик-так, тик-нетак, тик-так, тик-нетак.
Ты уже в не такте. Ты нетактичен. Та нетактилен. Ты неконтактен. Ты нетот.
Нетот.
НОВОЕ?
Нетот видит свертывающийся мир. Важное становится неважным. Главное – неглавным. И т. д.
Становится всех жалко. Даже гениев.
Их особенно.
«На самом деле» ничего не меняется, меняешься сам. Там, внутри, крошится известка структур, в тебе начинает плескаться что-то.
Новое?
ЛЕЙСЯ-ПЕРЕЛИВАЙСЯ.
Поскольку мы в основном состоим из воды, то услышав ее плеск – возрадуйся. Ты возвращается к истокам. Волна тебя возвращается в море. Раз-творись. Два-творись. Три-творись.
И так без конца.
Творись. Волнись. Лейся-переливайся, дорогой товарищ.
10.10.2010
№366
Наше сознание застряло в промежутке. Мы ушли от животных, но не доросли до ангелов. Отсюда перекос в я. Человек не холоден и не горяч. Он – 36,6
Заключенный №366
В ЭТОМ КОСМИЧЕСКОМ КОНФЕТТИ
Стихи – акустические приборы. Они – резонаторы миров. Когда вибрация рецепиента и стиха совпадают, у первого наблюдается эффект мурашек.
В одном поэте резонирует его деревня, в другом –urbi, в третьем – orbi, в Лене резонировала Вселенная. И теперь карта звездного неба, висевшая в гостиной, напротив которой я всегда сидел, когда бывал у нее, у меня в коридоре. Иногда я стою там и без всякой цели, разглядываю точки созвездий, читаю их названия. И мне почему-то мерещится, что в этом космическом конфетти…
