Лев Славин - За нашу и вашу свободу: Повесть о Ярославе Домбровском
— Как зовут? Откуда?
Дубельт вынул карне и карандашик, чтоб записать.
— Ярослав Домбровский, шляхтич, ваше императорское величество, — сказал мальчик.
— Что? — вскричал Николай. — Полячишка?!
Он покраснел от гнева. Он чувствовал себя обманутым.
Он с силой швырнул Ярека на пол и быстро зашагал прочь из зала. Свитские и корпусное начальство поспешили за ним, тревожно переглядываясь.
Князь Тенишев беспокойно спросил, поспевая за императором:
— Осмелюсь спросить, ваше императорское величество, не прикажете ли исключить поляков из корпуса?
— Ни в коем случае! — строго сказал Николай. — Ваша задача, князь, превратить их в русских. Мы пожинаем плоды свободомыслия предыдущего царствования. Брат Александр распустил поляков…
Дубельт деликатно кашлянул.
Царь замолчал. Потом сказал, садясь в карету:
— Они приходят к вам детьми, князь. Вы должны превратить этот польский воск в русский гранит…
А Ярек лежал неподвижно на полу.
— Встать! — кричал фельдфебель Загривкин.
Мальчик не подымался. Он ударился затылком о пол и лишился сознания. Два старшеклассника взяли его за плечи и за ноги и понесли в госпиталь.
Он очнулся ночью. Возле него кто-то сидел. Ярек вгляделся. В тусклом свете ночника он узнал Петю Врочиньского.
— Ну, как тебе?
Ярослав молча пожал товарищу руку. Его растрогала верность нового друга.
Петя нагнулся к нему и прошептал:
— Наверно, уже не хочешь быть военным?
Ярек тоже шепотом:
— Хочу…
Он и сам еще не сознавал, что происшествие с царем заронило в него зерно переживания, которому предстояло развиться в одно из сильнейших чувств его натуры: ненависть к угнетателям, кто бы они ни были.
Глава 4
Наполеон тоже был невысок
Князь Тенишев хорошо запомнил наказ императора. В основу воспитания кадетов он положил систему «кнута и пряника» с явным перевесом в сторону первой половины этого педагогического двучлена.
Первую порку Ярослав заработал за ответ капитану Столбикову. Ответ этот был квалифицирован как «предерзостный». Столбиков спросил:
— Кадет Домбровский, ты понял, в чем ошибочность твоего ответа его императорскому величеству?
— Никак нет, ваше высокородие.
— Ошибочность твоя, — терпеливо разъяснял капитан, — в том, что ты назвал себя шляхтичем. У русских нет шляхтичей, а есть дворяне. Понял?
Мальчик твердо ответил:
— Я русский подданный, но я поляк.
— Двадцать розог, — холодно сказал Столбиков.
Порка происходила в цейхгаузе. Порол Ярослава ввиду значительности его проступка сам фельдфебель Загривкин, разумеется, под наблюдением капитана Столбикова. Перед поркой Ярек заявил протест:
— Вы сказали, что я дворянин. А дворяне телесному наказанию не подлежат.
— Ты не по летам сообразителен, — сказал Столбиков одобрительно, — но ты забыл, что кадет это есть нижний чин. А нижние чины от порки не освобождены, будь они даже самые что ни на есть распротитулованные.
Под розгами Ярослав не пикнул. Это тотчас распространилось среди кадетов и вызвало к Ярославу расположение товарищей. В неписаный кодекс чести кадета входило — молчать под розгами.
Разумеется, в письмах домой Ярослав не упоминал о «кнуте». Но не упоминал он и о «прянике». А между тем вскоре за успехи в строевом учении он получил значок отличия. Письма его к родным были коротки и сухи. Он знал, что они проходят через цензуру начальства.
Однажды в воскресенье Ярослав получил увольнительную записку и пошел погулять. Он дошел до Буга, перешел через мост и очутился в городишке Тересполь. Здесь всюду на улицах звучала польская речь. Правда, это была не чистая польская речь, а с примесью русских и украинских слов.
Покупая подсолнухи на улице, Ярек спросил у старика продавца:
— Вы поляк?
Старик подозрительно посмотрел на русского кадета и сказал уклончиво:
— Мы тутейшие.
Так же подозрительно посмотрел на Ярослава и начальник почтовой станции. Но после небольшого разговора согласился принять от Ярека письмо.
ПИСЬМО ВАЛЕНТИНУ«Здравствуй, милый Валентин, наконец я нашел средство переслать тебе письмо, чтоб его не прочли наши корпусные церберы. Слушай, Валентин, как ты живешь? Как ловится рыба? Получаешь ли сведения сам знаешь откуда? Я живу не особенно хорошо. Учиться нетрудно, я первый ученик, за третью четверть получил награду — полфунта конфет, очень только скучно заниматься церковнославянским да вот еще шагистика замучила. Часто попадаю в журнал взысканий, потому что не подлизываюсь к начальству. Порют здесь по субботам, самое большое наказание — двадцать розог. Но это еще ничего, хуже, когда без журнала просто дают по затылку или по щеке, и больно, и обидно. Слушай, Валентин, ты все это расскажи Теофилю, а папе и маме не рассказывай. И еще скажи Теофилю, чтобы он берег то, что в яме, он знает. Знаешь, я очень иногда скучаю по нашему Тетереву и по нашим разговорам. Милый Валентин, ты меня не жалей, не бойся, я выдержу. Старшеклассники попробовали меня обратить в рабство, но я им не дался. Да! Ты ведь не знаешь про этот обычай. Кадеты младших классов становятся вроде лакеев у старшеклассников, прислуживают им, отдают им свои посылки из дому и даже возят их на себе в отхожее место и там ждут с бумажкой в зубах, пока те оправятся. Начальство знает об этом, но смотрит на это сквозь пальцы. Они меня били, эти старшеклассники, но я не сдался. А в последний раз я с разбега ткнул Мейендорфа (это который хотел меня сделать лакеем, он немец, барон) в живот так здорово, что он покатился по полу! И они больше меня не цукают, отстали…»
Это был настоящий переворот, потому что примеру Ярослава последовали другие младшие кадеты — Врочиньский, Вессель, Шестаков, Апраксин, а за ними и прочие. Не добиваясь этого, юный Домбровский стал вожаком в своем классе. Сила и благородство характера уже тогда привлекали к нему сердца. Таким он оставался и тогда, когда перешел в старшие классы.
Вероятно, поэтому, несмотря на успехи в учении, Ярослав был на плохом счету у корпусного начальства. Журнал взысканий пестрел записями о «дерзости» Ярослава Домбровского, о его «недисциплинированности», «мятежных настроениях», «недопустимой вольности мыслей». В течение первых четырех лет пребывания в корпусе его не отпускали на побывку домой. На лето мать приезжала в Брест-Литовск, иногда с Теофилем. Раз в неделю они виделись с Ярославом. Один раз ненадолго приезжал и отец. Только в пятом классе Ярек наконец получил разрешение поехать на лето в Житомир.
