Борис Арефьев - Солдат Империи
Сапоги носил Иван уже неделю или больше, пообвык; портянки навернул аккуратно, без морщинки – понимал, что дорога предстоит дальняя, сотрешь ноги – беда.
Брюки, рубаху раздавали трех размеров, с самого начала постарался Иван заполучить их по росту, а сапоги по ноге. Вторую пару сапог и рубаху Иван уместил в ранец. Надел полушубок, закрепил на плечах, как учили, тяжелый ранец, туда положил аккуратно свернутую тряпицу с нитками, иголкой да наперстком, что дала мать, на ранец приладил шинель.
Растянулась партия по столбовой дороге на версту: впереди стража, затем двое саней, припасенные на случай, на них офицер, фельдшер, чиновник из Губернского присутствия да ящик с деньгами, еще сани и опять стража.
Рекрутов ранее разделили на артели, в артели пятнадцать человек, старший – солдат стражи. Строго предупредили: за побег одного отвечает артель – всем лбы обреют (связали, значит, круговой порукой, чтобы друг за другом смотрели: как хочешь – хоть сам не спи, а примечай, не то получишь отметину). Беглецу же сделают запись в формуляре, и будет он не только бит розгами, но и помечен начальством навсегда.
Идут походным порядком, а проще говоря, пешком; мороз, ветер, снег солдату не помеха, да и у поручика строгое предписание, все определено по верстам и по дням (мы и теперь можем заглянуть в инструкцию по препровождению рекрутов к месту службы и в маршрутные листы). Так, в город Славянск, Харьковской губернии, к месту расположения резервной бригады 19-й пехотной дивизии путь лежал через города Сердобск, Саратовской губернии, и Богучар, Воронежской губернии, при этом пройти нужно было 1170 верст за 92 дня. Кстати, этим же маршрутом в иные годы, например в 1851 году, шли партии из Симбирска в Бахмут, в резервную бригаду 21-й дивизии.
Идут рекруты по заснеженной дороге, разные люди в партии: двадцатилетние парни и тридцатилетние мужики, холостые и женатые, люди, впервые покинувший отчий дом, и преступники, немало побродившие по свету. Им не только идти вместе долгие дни и недели, вместе есть из одного котла и делить крышу над головой, им предстоит служить в одном полку, многим, возможно, в одном батальоне. Если намечено за день пройти 15 или 20 верст, значит пройдут несмотря ни на что, слабого подгонят, забуянившего заставят.
Партийный офицер сделает все, чтобы до намеченного села или деревни дойти к вечеру, разместить рекрутов по избам, оплатить обывателям вовремя дрова да еду – крупу, картофель, хлеб, соль.
Тяжело ступает Иван по рыхлому снегу, холодный ветер задувает за воротник. Темнеет зимой рано; хотя и привычен был прадед к крестьянскому мытарству, но, когда совсем стемнело, стали донимать его голод да усталость: днем ведь только хлеб на ходу пожевал – с утра оставшуюся горбушку за пазухой спрятал, чтобы не замерзла.
Уже не о родном доме думают новобранцы, а только об одном: дойти бы поскорее до жилья, поесть, обогреться, спать залечь. Для большинства из них такие дальние многочасовые переходы, да еще в зимнюю стужу, непривычны. Остановки коротки, только по команде, чтобы оправиться да хлебца съесть, и снова в путь.
Не видно пока никакого жилья, один снег вокруг. Подгоняют партию стражники, им тоже нелегко: на них не только такие же, как у рекрутов, ранцы, но и ружья, боевой запас. Больше девятисот человек сопровождают солдаты батальона стражи, поэтому и в середине партии, и по бокам идет их по два десятка.
Шагает Иван, топчет и топчет сапогами снег; устал, но вида не подает, в мыслях добрым словом поминает инвалидов, что научили ладно ранец приспособить – не тянет, не болтается; руки в рукавицах запрятал в карманы шинели, старается не горбатиться и не наступать на пятки впереди идущим.
Первые дни самые тяжелые, кажется, не дотянешь, не дотерпишь, не выдюжишь, не одна верста останется позади, пока, наконец, вдали замерцают огоньки, потянет дымом, залают собаки.
Тогда и лошади, что в сани запряжены, пойдут бодрее, спрыгнет с подводы поручик, засуетятся стражники: «Подтянись!», да и сами рекруты из последних сил ускорят шаг.
На ночь партию нужно разместить и горячим накормить; места на всех в одной деревне может не хватить, тогда часть рекрутов прошагает еще версту другую до соседней деревни, а с ними и солдаты под командой унтер-офицера.
В ту же деревню отправится и партийный офицер. При нем прогонные деньги, определенные по числу верст на самого поручика и на унтеров, а также на лошадей (лошади две три для самих офицеров, а также для больных, из расчета одна одноконная запряжка на двадцать пять человек).
Везет с собой поручик деньги и на винную порцию, считая потри чарки в неделю на рекрута и солдата; тут все строго расписано: в ведре восемьдесят чарок, если ведро двенадцатилитровое, выходит, чарка – 120–150 грамм. Денщику же чарка выдается отдельно, в день по таковой.
Еще выделены деньги на жалованье рекрутам – по пятьдесят копеек в месяц, кроме того, отдельно на каждого из них по пятьдесят копеек на шерстяные носки, портянки да на смазку сапог. Это на весь путь, а дорога, как мы теперь знаем, бывала дальней, нашей партии шагать более тысячи верст, нужно экономить.
Отдельно уложены сданные на хранение личные деньги рекрутов, на это составлен специальный список. Думаю только, что в этом списке прадеда моего не было: вряд ли крепостные могли наскрести хотя бы гривенник…
В целом, если посчитать, в денежном ящике сумма содержалась немалая, поэтому и охранялся он специально отряженными солдатами стражи.
Строгую отчетность ведут партийные офицеры, по партии в целом и по каждому рекруту отдельно – исполняют приказ от мая 1847 года № 101: «…Обращать строжайшее внимание на состояние здоровья рекрут, с тем чтобы из слабых рекрут отправлялись в дальний путь кои, по свидетельству медика, признаны будут одержимыми легкими наружными болезнями».
По утрам, после ночевок, офицер тщательно осматривал рекрутов, выслушивал жалобы, вместе с лекарем опрашивал, не занемог ли кто.
Если заболевшего можно было оставить в госпитале или больнице, так и поступали и до ближайшего уездного города везли его в санях зачастую несколько дней. На ночевках занедужившего устраивали поближе к печке, сами рекруты, из той же артели, старались и накормить посытнее, и чарку лишнюю выделить – авось, не придется оставлять товарища на чужой стороне. Пройдет ночь, а там, глядишь, и хворь уйдет, оклемается товарищ и уже поутру, завернутый в тулуп, еще слабый садится в сани, шутить старается – только бы не отрываться от своих, не остаться одному в чужом городе.
Следует отметить, что принимаемые по «сбережению здоровья рекрут» меры давали вполне ощутимые результаты, уже в период сороковых-пятидесятых годов XIX века смертность в дороге была минимальной, и не единожды партия приходила к месту службы в полном составе.
