Леонид Брежнев - Возрождение
Пришло время, когда счет пошел у нас не на годы, а на месяцы и даже на дни. Всем стало ясно: планировать мы обязаны, исходя не из того, что «можно», а из того, что «нужно». Когда было объявлено, что ежесуточно придется выполнять строительно-монтажных работ на миллион рублей, зал загудел, многие еще сомневались в своих силах. (Между тем этот рубеж был достигнут уже к концу мая, а осенью, когда вводились прокатные цехи, стоимость работ, выполняемых за сутки, доходила до двух миллионов.)
Я выступал в конце заседания. Говорил главным образом о том, что на стройке необходимо создать обстановку боевой мобильности, всеобщей подтянутости, бережливости и самодисциплины. Именно это теперь стало главным, основным, от этого зависит все. У меня к тому времени накопилось немало наблюдений, чтобы наглядно показать наши упущения и возможности.
Напомнил случай, когда в большом цехе застеклили все окна и фонарь крыши, а вскоре произвели по соседству взрыв. Окон как не бывало. Выходит, рабочих мы агитируем за экономию, а сами стекла бьем. Так работать не годится! За бесхозяйственность партком Запорожстроя должен взыскивать с руководителей-коммунистов, не взирая на лица. Это было подчеркнуто самым решительным образом. Но тут же я посчитал нужным добавить:
– Когда мы бездействуем, прощаем безответственность, это очень опасно. Однако я не хочу призывать партийный комитет исключать кого-то из партии или, как говорится, насыпать мешок выговоров. Это тоже не метод.
Важно было предупредить товарищей от шараханья в другую крайность…
5
Мы добивались бережного отношения к кадрам, дорожили обстановкой партийной доброжелательности, которая ужо установилась в нашей организации. Я вообще никогда не был сторонником грубого, крикливого, или, как его еще называют, «волевого», метода руководства. Если человек напуган, он ответственности на себя не возьмет. А нам надо было не сковывать, а, напротив, поддерживать самую широкую инициативу. В тех напряженных условиях без новаторства, без активных поисков мы ничего бы не добились. Впрочем, в спокойных условиях и вовсе шуметь ни к чему.
Приведу такой пример. На монтаже у нас работал башенный кран БК-151, по тем временам мощный. Желая ускорить дело, его перегрузили, и кран упал, вышел из строя. Когда сообщили об аварии, я поспешил на площадку, а там – крик, шум, бледный стоит крановщик, успели уже приехать из котлонадзора и даже из следственных органов. Спокойствие сохранял, кажется, лишь Кузьмин.
– Жертв нет? – спросил у него.
– Нет, – отвечает. – Упал более чем удачно. Если бы делали специальный расчет, так и то в нашей тесноте лучше его не уложишь.
Стали разбираться: действительно, кран упал на свободный участок, никого не убил, ничего не разрушил. А уже слышу истерику: «Вредительство! Машиниста судить! Прораба судить!» Хочу, чтобы меня правильно поняли: я за строгую и, главное, неотвратимую кару действительным негодяям и преступникам, вина которых полностью доказана. Но тут, убедившись, что никакого злого умысла не было, а была неосторожность, потребовал, чтобы изменили тон. Зачем создавать атмосферу нервозности и страха? Наоборот, апеллируя к чувству горечи, вызванному этой бедой, нужно побудить людей к поискам быстрого, наиболее разумного выхода из положения.
И выход был найден, строители применили систему вантовых дерриков, монтаж продолжался и даже не вышел из графика. Что дало бы строгое наказание людям, строительству, делу, которому мы служим? Ну, допустим, устрашил бы этот пример других крановщиков, других Прорабов. Однако начни паши ударники и инженеры-новаторы работать «от сих до сих», следуй они всем параграфам инструкций, нечего было бы и думать о выполнении жесточайших сроков строительства.
Науки о восстановлении разрушенного не существовало, учебников, которые бы учили, как поднимать из пепла сожженные, разбитые, взорванные сооружения, не было. Все впервые, все сызнова. Сама задача была дерзка, и важно было не убить дух новаторства, надо было поощрять смелость у всех – у рабочих, инженеров, партийных работников. В то жаркое в прямом и в переносном смысле лето на всех участках ударной стройки люди ломали привычные нормы и, следовательно, шли на риск. Но это был риск оправданный и обдуманный, опиравшийся на знания, опыт, тонкий расчет.
Понадобилось, например, снять с железнодорожной платформы станину прокатного стана, весившую восемьдесят две тонны. А кран на листопрокате – тридцатитонный. По всем инструкциям требовалась более мощная техника, и ничего не было проще для бригады, чем отказаться от работы. Ищите, мол, нужный кран, привозите на место, а мы подождем. Однако поступили люди иначе.
Старый мастер такелажных работ Александр Николаевич Чепига, молчаливый, даже угрюмый на вид, обошел платформу со всех сторон, осмотрел тяжелейшую станину, потом – фундамент, приготовленный для нее. Что-то он прикинул сам, потом посидел с бригадой, с инженерами проверил расчет, и в результате проделан был номер, который назвали у нас «цирковым». Между платформой и фундаментом соорудили помост из шпал. Затем подцепили станину за верхнюю часть, и по команде Чепиги кран (тот самый, тридцатитонный) перенес эту часть на помост. Затем подцепили другой конец и подвели к фундаменту. Так постепенно поставили станину в нужное положение. Фокус заключался в том, что все время основная часть тяжести приходилась на твердую опору. И это действительно был фокус, основанный на смекалке, находчивости и точном расчете талантливого рабочего человека.
Точно так же он кантовал потом станину ножниц прокатного стана весом уже в сто тридцать тонн. Норма времени была при этом сокращена в девяносто раз! Похожий эпизод был и при восстановлении ТЭЦ, когда тяжелый барабан котла поднимали на большую высоту. Дело ответственное, нужных кранов и тут не было, но один из инженеров предложил комбинированный подъем с помощью маломощной стрелы и ферм самого здания. Специалисты Союзпроммонтажа забили тревогу. Но когда они пришли в котельный зал, барабан уже был установлен. Вместо нескольких дней на это ушло тридцать две минуты.
Как-то я подошел к группе монтажников, приехавших из Сталинграда: «Здравствуйте, товарищи гвардейцы!» Называл их так не только потому, что многие еще не сняли солдатских гимнастерок, но и потому, что монтажники шли у нас замыкающими, от них зависел окончательный срок, и, как говорится, отступать им было некуда. Спросил по обыкновению, что нового на участке, а они хохочут. Когда рассказали, что у них стряслось, рассмеялся и я.
Случай был забавный. Попал к ним чертеж, а на нем категорическая резолюция: «Аварийно! Сделать сегодня же. Лившиц». Ну, монтажники посмотрели и ужаснулись: по самым жестким нормам работы тут было дня на три. Не обошлось без крепкого слова, однако деваться некуда, навалились по-умному и смонтировали все в тот же день. Тут бежит к ним девушка из конструкторского бюро: «Где чертеж?» Оказалось, резолюция товарища Лившица, начальника энергосектора Гипромеза, относилась вовсе не к монтажникам. Он просил сделать всего лишь копию чертежа.
