Джим Корбетт - Моя Индия
Однажды холодным декабрьским утром я шел по деревне со своей собакой Робином, которая бежала впереди, вспугивая один за другим выводки серых куропаток. (Никто, кроме Робина, не тревожит их, поскольку в деревне любят слушать, как куропатки перекликаются на рассвете и на закате.) В это время на мягкой почве, на краю одного из ирригационных каналов, я обнаружил следы кабана. Этот кабан с большими изогнутыми, злобно торчащими клыками был величиной с молодого буйвола, и его знала вся деревня. Он проделал дыру в колючей изгороди и разжирел, уничтожая урожай. Когда была построена стена, сначала она доставляла ему некоторое беспокойство, однако, пользуясь шероховатостью ее поверхности, кабан со временем научился взбираться на нее. Сторожа неоднократно стреляли в него, и не раз он, уходя, оставлял кровавый след, однако ни одна из ран не оказывалась смертельной, и кабан становился лишь более осторожным.
Этим декабрьским утром следы кабана привели меня к участку Моти. Приблизившись к дому, я увидел, что жена Моти стоит подбоченясь и осматривает то, что осталось от картофельных посадок.
Кабан поработал основательно, поскольку клубни еще не созрели, а он был голоден. В то время как Робин стал искать, в каком направлении удалился грабитель, женщина дала волю своим чувствам. «Во всем виноват отец Пунвы, — сказала она. — Прошлой ночью была его очередь сторожить с ружьем. Но вместо того чтобы остаться дома и охранять свои владения, он отправился на пшеничное поле Калу, надеясь подстрелить замбара. Пока его не было, вот что наделал этот шайтан». В нашем районе женщина никогда не упоминает имени своего мужа и не обращается к нему по имени. До появления детей она называет мужа хозяином дома, а затем обращается к нему как к отцу первого ребенка. У Моти теперь было трое детей, старшего назвали Пунва, поэтому для своей жены Моти являлся «отцом Пунвы», а ее все называли «мать Пунвы».
Мать Пунвы была самая работящая женщина в нашей деревне и вместе с тем самая острая на язык. Высказавшись без обиняков об отце Пунвы, ушедшем в прошлую ночь со своего поста, она взялась за меня и сказала, что я зря истратил деньги на постройку стены, через которую может перебраться кабан и съесть ее картошку. Она заявила также, что если я не могу пристрелить кабана, то должен надстроить стену на несколько футов, чтобы никакой кабан не мог через нее перелезть. К счастью, в разгар шторма, обрушившегося на мою голову, пришел Моти, и я, свистнув Робина, поспешно удалился, предоставив ему самому справляться с разбушевавшейся женой.
В этот вечер я заметил следы кабана у дальнего конца стены и на протяжении двух миль шел звериными тропами, а также вдоль берега Кабаньей реки до тех пор, пока следы не привели меня к густым зарослям колючих кустов и лантаны.[26]
Я занял позицию в зарослях. Вполне возможно, что кабан покинет укрытие еще засветло и я смогу выстрелить.
Вскоре после того, как я расположился за камнем на берегу реки, раздался крик самки замбара в дальнем конце джунглей. (Через несколько лет я застрелил здесь «Повальгарского холостяка».[27]) Этот крик предупреждал обитателей джунглей о присутствии тигра. Две недели назад в Каладхунги прибыла охотничья экспедиция, состоявшая из трех охотников с восемью слонами. Охотники намеревались убить тигра, обитавшего на том участке леса, где мне было разрешено охотиться. Кабанья река разграничивала два участка — мой и другой, где действовали прибывшие охотники. Они хотели заманить тигра на свой участок и для этого привязали четырнадцать буйволят на своей стороне реки. Двух буйволят тигр убил, а остальные погибли, оставленные без присмотра. Накануне, примерно в девять часов вечера, оттуда доносилась сильная ружейная стрельба.
Я просидел за камнем два часа, прислушиваясь к крикам самки замбара, но кабан не появлялся. Когда стемнело и стало невозможно стрелять, я перешел реку, вышел на дорогу, идущую в Кота, и стал быстро продвигаться по ней, замедляя шаг и двигаясь осторожно лишь около пещер, где жил большой питон и где Бил Бейли из лесного департамента за месяц до этого застрелил двенадцатифутовую гамадриаду. У входа в деревню я остановился и крикнул Моти, чтобы он был готов сопровождать меня на рассвете следующего дня.
В течение многих лет Моти постоянно ходил со мной в джунгли Каладхунги. Он был проницательным, умным и бесстрашным человеком, обладал хорошим зрением, острым слухом и способностью бесшумно передвигаться в джунглях. Он никогда не опаздывал на встречу со мной. Когда этим утром мы шли по мокрым от росы джунглям, прислушиваясь к различным звукам, издаваемым просыпающимися обитателями леса, я рассказал ему о том, что слышал крик самки замбара. Я подозревал, что она видела, как тигр убил ее детеныша, но не убежала при этом. Иначе я не мог объяснить, почему крики упорно продолжались. При мысли о том, что мы можем найти только что убитое животное, Моти приходил в восторг. На свои ограниченные средства он мог покупать мясо для семьи лишь раз в месяц, поэтому недавно убитый тигром или леопардом замбар, читал или кабан являлся для него божьим даром.
Накануне вечером, услышав крик самки замбара, я определил, что животное находится примерно в 1500 ярдах к северу от меня. Когда мы прибыли на это место и ничего не обнаружили, мы начали искать на земле следы крови, шерсти или отметины, оставленные тигром, тащившим свою добычу. Я все еще был убежден, что мы должны найти убитое животное и что его убил тигр. В этом месте сходились две неглубокие лощинки, начинавшиеся у подножия горы в нескольких сотнях ярдов от нас. Лощинки шли почти параллельно на протяжении примерно тридцати ярдов. Моти выразил желание пойти по правой лощинке, а мне предлагал осмотреть левую. Я согласился, поскольку лощинки разделялись лишь несколькими кустами и нам не надо было расходиться далеко, чтобы не терять друг друга из виду.
Продвигаясь очень медленно, мы осмотрели каждый фут почвы на протяжении ста ярдов. Вдруг Моти как раз в тот момент, когда я повернул голову, чтобы взглянуть на него, с криком отпрянул назад, повернулся и изо всех сил пустился наутек, размахивая руками, как будто его преследовал рой пчел. Убегая, он продолжал кричать. Внезапный и пронзительный человеческий крик в джунглях, где только что царила полная тишина, наводит ужас и не поддается описанию. Я догадывался, что произошло. Разыскивая следы крови или остатки шерсти, Моти устремил взгляд на землю и, не замечая ничего вокруг, неожиданно набрел на тигра. Я не знал, ранен ли Моти и насколько серьезно, потому что над кустами виднелись только его голова и плечи. Я поднял ружье и приготовился при первой необходимости выстрелить в тигра. Не заметив какого-либо движения за спиной Моти, я вздохнул с облегчением. Когда Моти пробежал добрую сотню ярдов, я счел, что он находится в безопасности. Тогда я крикнул, чтобы он остановился, добавив, что иду к нему. Затем я вернулся немного назад, поскольку не знал, где находится тигр, а потом поспешил по ложбинке к Моти. Он стоял, прислонившись спиной к дереву. Ни на нем, ни на земле я не увидел крови, и у меня отлегло от сердца. Когда я подошел к нему, он спросил, не гнался ли за ним тигр, и, узнав, что нет, выразил величайшее изумление. Я сказал, что он сделал все возможное, чтобы заставить тигра погнаться за ним, и тогда Моти ответил: «Я знаю, господин. Я знаю, что не должен был кричать и убегать, но я не мог… удержаться…» Его голос вдруг стал стихать, и голова опустилась на грудь. Он начал оседать, я пытался удержать его за шею, но он выскользнул из моих рук и повалился на землю. В лице его не было ни кровинки. Одна бесконечно долгая минута проходила за другой, а он лежал без движения. Я начал опасаться, что он умер от шока.
