Андрей Танасейчук - Эдгар По. Сумрачный гений
История эта довольно грустная и выставляет родственников Дэйвида По-младшего в достаточно неприглядном свете. Но, с другой стороны, позволяет взглянуть и на отца поэта, внести некоторую ясность в характер этого человека и, конечно, оценить обстоятельства, в которых он тогда находился (а следовательно, и его семья).
Свет на это проливает имевшая тогда же место переписка между Джорджем По-старшим, племянником отца актера (и следовательно, его двоюродным братом), и Уильямом Клеммом, женатым на сестре Джорджа[12]. Люди довольно состоятельные, они могли, если бы захотели, помочь своему родственнику, но не стали этого делать.
«Главная улика» — письмо Дж. По У. Клемму, отправленное 9 марта 1809 года. Не будем приводить его целиком — оно весьма подробно и пространно. Суть интересующей нас части сводится к следующему: среди прочего, связанного с их общим бизнесом, По сообщает своему родственнику, что в Филадельфии его посетил Дэйвид По-младший, и в связи с этим пишет:
«Поведение вышеозначенного господина [Дэйвида По] едва ли можно назвать подобающим. Однажды, уже вечером, он пришел к нашему дому и, заприметив слугу (одного из двух, что мы держим), потребовал от него, чтобы тот немедленно меня вызвал. При встрече он заявил мне, что настал самый ужасный момент в его жизни. Он настаивал, чтобы на следующий день в 11 утра я пришел по указанному им адресу. С театральным пафосом он сообщил, что явился не просить, и после того, как я обещал ему прийти, удалился. Грядущим днем, связанный собственным словом, я отправился в назначенное место, но там его не нашел и ничего не слышал о нем до вчерашнего дня — когда у нашей двери объявился грязный мальчишка-оборванец и сообщил, что некий человек в расположенной неподалеку таверне попросил его отнести эту записку и получить ответ. Копию послания я прилагаю — чтобы Вы могли оценить дерзостность его содержания.
„Сэр, Вы дали слово чести встретиться со мной 23-го числа. Я клянусь Вам своим словом чести, что если Вы одолжите мне 30, 20, 15 или даже 10 долларов, я немедленно, по возвращении в Балтимор, верну их Вам. Будьте уверены в том, что я сдержу свое обещание, если Вы сдержите свое. Только крайне бедственное положение заставило меня обратиться к Вам. Ваш ответ, переданный с этим посыльным, будет означать, обладаю ли я хоть какой-то ценностью в ваших глазах или меня (как я понимаю) глубоко презирают за то, что, будучи строптивым мальчишкой, выбрал профессию, которую полагал тогда и полагаю сейчас почетной. Но я оставил бы ее уже завтра, если бы это изменило отношение семьи ко мне, да и вообще сделал бы сейчас все, что угодно, лишь бы раздобыть денег“.
Едва ли, после столь дерзостного послания, есть смысл приводить мой ответ — я лишь уверил его, что после такого письма у него нет оснований рассчитывать ни на встречу, ни на поддержку и в будущем не хочу ничего слышать — ни о нем, ни от него. И на этом — покончим с Дэйви».
Приведенное послание — единственное прямое свидетельство об отце поэта (как и приведенная записка — единственный из собственноручных документов Д. По-младшего). Из него можно узнать многое: и об отношении семьи к сделанному им профессиональному выбору, и о его характере — вспыльчивом и негибком, и о неодолимой тяге к спиртному (записка явно написана в состоянии опьянения), и об отчаянном на тот момент финансовом положении. Трудно сказать, насколько он был искренен, когда обещал бросить актерство, если ему помогут деньгами. Скорее всего, эти слова — следствие алкогольных паров, исступления, охватившего нетрезвого человека. Как бы там ни было, помощи он, как мы видим, не получил, но из своего «крайне бедственного положения» как-то выпутался и, видимо, вернулся в Балтимор. Оттуда он направился в Нью-Йорк и здесь, судя по всему, нашел-таки удовлетворивший его ангажемент.
В сентябре того же года супруги По уже выступают в Нью-Йорке, в тамошнем Парк-театре. Театр был довольно старый и, скажем так, захудалый — не приносивший прибыли владельцам. Но в 1809 году во главе него встал Стефен Прайс — тогда молодой, но очень энергичный и в будущем весьма успешный театральный постановщик и продюсер. Он распустил прежнюю труппу и набрал новых актеров. Среди последних оказались и супруги По[13].
Интересная подробность: Прайс — этнический англичанин и всегда делал ставку на «звезд», прежде всего своих соотечественников. Отсюда можно сделать вывод, что Элизабет По обладала этим статусом (или, во всяком случае, приближалась к нему). Едва ли им обладал ее супруг. Но и это говорит только в ее пользу: видимо, талант актрисы способен был «выдержать» дополнительную нагрузку. Вряд ли Прайс нанял бы Дэйвида По без супруги.
Как бы там ни было, супруги живут теперь в Нью-Йорке и играют в театре Прайса: миссис По — в главных ролях, мистер По — в основном «во втором ряду». Да и то те, кто специально изучал этот аспект, утверждают, что в спектаклях его нередко заменяли. Невыход его, как правило, объясняли «внезапным недомоганием» — характерный для того времени эвфемизм, означавший вульгарный запой. К тому же и театральная критика была к нему теперь жестока. Насколько справедливо — узнать сейчас уже невозможно. Невзгоды, неудачи, беспросветная нищета к тому времени, видимо, уже окончательно сломили этого слабого человека, и прежняя — обычная в общем-то для многих актеров — любовь к спиртному приобрела характер тяжелого заболевания.
Последний раз на сцене Дэйвид По появился 18 октября 1809 года. Он должен был выйти в том же спектакле и 20-го, но… опять случилась замена. Однако теперь причиной ее стало не очередное «внезапное недомогание»: его выгнали, уволили из труппы. Были ли тому причиной «плохая игра», нападки прессы или регулярные запои, неизвестно. Скорее всего, он стал «ненадежен» во всех смыслах.
Интересно, что в декабре 1809 года на страницах бостонского журнала «Самфинг» было опубликовано следующее письмо, озаглавленное «Нашим собратьям, нью-йоркским журналистам»:
«Господа!
Мы настойчиво и с большим чувством рекомендуем вам поддержать и защитить таланты господина По. У него есть способности, их можно развить или разрушить вашими справедливыми или неосторожными замечаниями. Мы считаем, редактор обязан прежде всего понять и почувствовать, затем взвесить и, наконец, дать определение. Нам хорошо известны ошибки этого джентльмена, но мы знаем и то, что эти ошибки очень часто становились следствием бесчувственной критики. Позорно для любого редактора превращать актеров на сцене в мишень для стрельбы. Если ваше намерение — делать добро, поощряйте; если же после того, как вы исполнили эту свою обязанность, а улучшения не произошло, тогда и осуждайте».
