Евгений Чазов - Здоровье и власть. Воспоминания «кремлевского врача»
А. Н. Косыгин, с легкостью пригласивший У Кекконена, для которого это было своеобразной рекламой, в конце концов сообразил, что с горами 70-летнему человеку, хотя и крепкому физически, шутить нельзя. Осознал он и свою ответственность, так как приглашение исходило от него. Чтобы как-то застраховать себя, он и известил меня о сложившейся ситуации своеобразным образом, как бы между прочим, через своего лечащего врача.
Мое положение было не из простых — официально я ничего не знаю, а неофициально я отвечаю за жизнь Президента Финляндии и Председателя Совета Министров СССР. Советоваться уже было не с кем — была пятница, и первое, что я решил, — это срочно вылететь на Кавказ и пройти по трассе перехода, чтобы на месте разобраться в складывающейся ситуации и постараться обеспечить безопасность перехода. Я не раз поднимался в горы, хорошо их знаю. И знаю, что шутить с ними нельзя, какой бы высоты они ни были. Переход должен был состояться через Клухорский перевал, один из самых доступных. Но нельзя было забывать, что это около 25 км горных дорог, 5 км подъема и 7 км спуска.
Прямо после самолета и автомашины (а от Минеральных Вод до Северного Приюта в Домбае, где начинается трасса перехода через перевал, километров 200) мы с двумя мастерами спорта прошли весь путь без остановки. Вышли около 12 часов дня, и надо было спешить, чтобы до темноты выйти в Абхазию. Самым тяжелым был участок подъема. В конце пути, несмотря на то что все вещи у меня взяли мастера спорта, я шел как в тумане, мечтая лишь об одном — не упасть и скорее добраться до Южного Приюта. А ведь мне было всего 40, а не 70, как У Кекконену.
Вернувшись в Москву, я позвонил Косыгину и сказал, что вряд ли они осилят весь переход и что необходимо срочно восстановить старую дорогу до вершины перевала и подъем совершить на машинах. Кроме того, на трассе создать места отдыха и подстраховать переход медицинским персоналом и спасателями.
А. Н. Косыгин выразил удивление, каким образом я узнал о предстоящем визите Кекконена, хотя все прекрасно понимал, и поблагодарил за участие в его организации, добавив, что ничего особенного им не надо, потому что он и Кекконен физически подготовленные люди, и переход для них — пустяк. Однако несмотря на эти утверждения Косыгина, все было сделано, как я предложил. И Президент Финляндии успешно ознаменовал свое 70-летие переходом через Кавказский хребет, в память о котором у меня остались специально изготовленные для этого случая запонки, подаренные мне У Кекконеном. Сам он прекрасно перенес переход, а спасателям пришлось нести через горы не его, а молодого и довольно массивного адъютанта.
В тот же день, когда я объяснял ситуацию А. Н. Косыгину, позвонил Ю. В. Андропов и попросил меня подъехать. К этому времени у нас уже сложились дружеские отношения. Приехав, я застал его несколько встревоженным. С ходу он стал мне выговаривать: «Не надо было вам вмешиваться в эти косыгинские дела. Сам он кашу заваривал, сам бы и расхлебывал. И не надо вам ехать на этот дурацкий переход, пусть сами идут. Кое-кто не очень доволен вашей активностью в этом вопросе». Я возразил: «Юрий Владимирович, Косыгин очень тонко переложил ответственность на меня, да и в какой-то степени на вас. В создавшейся ситуации мой долг сделать все возможное, чтобы переход обошелся без неприятностей». «Вы правы, — ответил Юрий Владимирович. — Алексей Николаевич все правильно рассчитал. Теперь и вам и нам надо обеспечить полную безопасность». И хотя Андропов прямо не сказал, но я понял, что кто-то из окружения Брежнева, а может быть, и он сам, хотели, чтобы возникли сложности в ходе визита, в которых можно было бы обвинить А. Н. Косыгина. То, что Брежнев был в курсе всех событий, я понял потому, что накануне визита Кекконена в Минеральные Воды он позвонил и сообщил, что хотел бы на несколько дней лечь в больницу на диспансеризацию, хотя это и не планировалось. Я вынужден был остаться в Москве. Волнений не было, ибо все, что необходимо, было сделано, и «успех» Кавказского перехода был обеспечен.
Как и предполагалось, У. Кекконен был в восторге от похода в горы.
Много разговоров было в тот период и вокруг лечения К. Е. Ворошилова[41]. В те годы я был плохой политик и поэтому до сих пор не могу понять ни отношения к нему различных политических фигур, государственных деятелей, ни отношения к нему аппаратных работников ЦК КПСС, игравших большую роль в создании партийного, а значит, и общественного мнения. Проще было оценить не контролируемое общественное мнение, а мнение народа, который в тот период жил легендой о нем как о герое гражданской войны.
Мое сугубо личное отношение к К. Е. Ворошилову базировалось на тех впечатлениях, которые я вынес из встреч с ним во время моей работы в 1957 году в Кремлевской больнице. В это время от рака погибала его жена. Почти через день можно было видеть в больнице Ворошилова, идущего к больной жене с букетом цветов. Работавшие со сталинских времен врачи, знающие, как известно, больше, чем кто-либо, рассказывали, что во времена Сталина, когда арестовывали жен-евреек руководителей партии и государства и когда Молотов и Калинин безропотно отдали своих жен на заклание Берии, Ворошилов с пистолетом в руках встал на пути его посланников и не позволил забрать на Лубянку свою жену. Возможно, что это была только легенда, но все равно Ворошилов вырастал в наших глазах.
Когда я с ним встретился, это уже был дряхлый, но пытавшийся себя сохранить одинокий старик, у которого страдала память и который иногда терял даже ориентацию. Странно было видеть эту одинокую, оторванную от общества фигуру в огромной, сталинского типа даче, своеобразие которой заключалось в больших комнатах, определенном аскетизме обстановки и преобладании в интерьере натурального дерева. У него была одна удивительная особенность, которая больше, чем что-либо, говорила о том, что ему, видимо, пришлось пережить в период сталинизма. Когда вечером он уходил в спальню, то запирал изнутри все запоры: на окнах, на дверях, а под подушкой держал оружие. От кого он по старой памяти пытался защититься: то ли от участников заговора, которые должны были, по одной из версий, убить его вместе со Сталиным, или, наоборот, от клевретов Берии, у которого с ним были, по его словам, очень натянутые отношения?
Ворошилову как-то удалось в разгар сезона с большим трудом получить для отдыха дачу в Крыму. Узнав, что мы приехали в Ялту, он пригласил к себе на дачу меня и моих коллег. Было грустно видеть, как человек, бывший одним из самых близких Сталину людей, с гордостью показывал свою временную трехкомнатную дачу, добавляя при этом, что он видит в этом проявление любви и уважения народа к нему, как герою гражданской войны, человеку, сделавшему много для государства рабочих и крестьян.
