Вадим Бойко - После казни
Куда только девалась франтоватость переводчика. Оглянувшись на Фаста, он сказал:
— Господин лагерфюрер сожалеет, что преступник не выдержал заслуженной кары… Он и тут обманул начальство — преждевременно отдал богу душу, — попытался даже пошутить переводчик. — Пусть же этот случай послужит всем вам наукой… Это передает вам сам господин Фаст — кавалер двух железных крестов…
Вечером стали известны подробности неудавшегося побега. После окончания второй смены Петр Кравчук с группой немецких шахтеров поднялся на поверхность. Это был крайне рискованный шаг: заключенным строго запрещалось подниматься на-гора вместе с немецкими шахтерами. Дежурный по третьему горизонту, где работал Кравчук, сразу же по телефону доложил об этом начальнику охраны. И тот забил тревогу. Территорию шахты окружили шуцманы, на проходной началась тщательная проверка пропусков.
Кравчук тем временем, не заходя в душевые, стал пробираться в затемненную галерею, по которой уголь транспортировался в бункеры. К этим бункерам маневровый паровоз подкатывал огромные железные пульманы. И если бы узнику удалось вместе с потоком угля очутиться в вагоне, у него был бы верный шанс покинуть не только шахту, но и город.
Вся сложность заключалась в том, чтобы пройти незамеченным расстояние от клети до бункера. В надшахтном строении постоянно находились немцы. В галерее, куда пробирался Кравчук, дежурил мастер. Даже если бы заключенному и удалось убрать немца, впереди у него была еще большая опасность. Бункеры размещались вдоль железной дороги на высоте нескольких метров от борта вагона. Спрыгнуть с такой высоты на дно пульмана, скрючиться и ждать, пока на тебя обрушится многотонная лавина антрацита, было равносильно самоубийству. Но Кравчук избрал именно этот путь. В галерее он столкнулся лицом к лицу с мастером. У немца в руках оказался тяжелый гаечный ключ. Узник шел на него с голыми руками. Силы были слишком неравны, и заключенный № 1723, оглушенный, упал.
Ночью я долго не мог заснуть. Закрывал глаза и слышал знакомый шепот дяди Петра: «Смерть мне не страшна. Сил нет, здоровье надорвано».
Неудача Петра Кравчука и его мученическая смерть, новые строгости контроля, надзора и проверок, введенные администрацией шахты, усложнили выполнение нашего со Стасиком плана.
Взвесив все «за» и «против», я убедился, что куда легче было бы бежать Стасику без меня, одному. Как ни тяжело было расставаться со столь верным товарищем, я окончательно смирился с этой мыслью.
Глава 4
Прошел еще один день. Мы снова встретились в «зале ожидания». Покосившись на угрюмого Нагеля, Стасик пожал мою руку и прошептал:
— О делах после смены. Потерпи…
Молча дошли до забоя проходки, где после выпала взрывчатки громоздились огромные глыбы породы, перемешанные с углем. За первую половину смены мы не обмолвились и словом. Во время перерыва, протянув мне кусок сыра, Стасик только сказал:
— Ешь, малыш, набирайся сил.
Смена закончилась. Нагель поспешил к стволу. Мы остались вдвоем и могли говорить без опасения быть услышанными. Однако Стасик не доверял тишине и безмолвности штрека. Еще недавно беспечный и безразличный к собственной судьбе, мой друг стал собранным и осторожным.
По его знаку я пошел вслед за ним к нижнему штреку, затопленному водой. Тут начинались перекрытые завалами, мертвые лабиринты шахты. Посветив лампой, Стасик выбрал сухое место, и мы сели на мягкую осыпь породы.
— Давай обсудим, Владек, положение. Прежде чем решиться бежать, надо хорошенько изучить обстановку.
Стасик рассказал, как он перед началом каждой смены несколько минут проводит у стенда с объявлениями и приказами. В это время там обычно толпятся немецкие шахтеры, и можно кое о чем услышать. Самой неприятной для немцев новостью был приказ об отмене выходного дня. Он нарушал извечную традицию: до сих пор, как бы ни усложнялись дела на фронте, свой выходной добропорядочные отцы семейств отдавали детям и церкви. Но сейчас шахта хронически не выполняла план…
— Немцы поговаривают, — сказал Стасик, — будто бы прошлой ночью пан Гоппе выехал в Берлин по вызову самого Гитлера. Как ты считаешь, на кой ляд бесноватому психопату понадобилось это старое отребье?
Стасик огляделся вокруг и, еще ближе подвинувшись ко мне, горячо заговорил:
— Но дело не в Гоппе. Я продумал план побега.
Мне придется обшарить весь город и достать тебе приличную одежду. Нужен костюм, туфли, галстук, носки и даже шляпа. Все это я по частям перенесу в раздевалку и запрячу в свой ящик. Потом раздобуду для тебя аусвайс, такой, как у местных поляков. Ты знаешь, что здесь все советские стрижены под машинку. Полякам же разрешено носить шевелюру. Может случиться, что ты не пройдешь из душевой в раздевалку. Правда, расстояние-то мизерное — всего каких-нибудь двадцать шагов, — но именно там веркшютцы могут увидеть твою стриженую голову. Я и это предусмотрел: достану парик.
— Где же ты его возьмешь? — удивился я.
— Куплю в местном театре за деньги, сигареты или масло. А пока давай измерим твою голову. Он вынул из кармана тесемку.
— Ты сам потом убедишься, что этот нехитрый маскарад удастся нам самым лучшим образом. Никто не додумается, что узники могут дойти до такой хитрости. Они уверены, что советские только и способны бросаться на колючую проволоку и конвейерную ленту шахтной галереи.
Этот план показался мне слишком уж фантастическим, и я откровенно поделился своими сомнениями с другом.
— Имей в виду, — успокоил меня Стасик, — часто бывает так: чем больше риска, тем вернее удача.
— Я готов на любой риск.
На какое-то мгновение он призадумался.
— Меня тревожит только, как бы начальство в связи с попыткой побега Кравчука не изменило порядок выезда из шахты. Тот же Гоппе за милую душу возьмет и заставит штейгеров подниматься на поверхность вместе с пленными и узниками, чтобы непосредственно у клети передавать их конвою.
На этом разговор закончился, и мы направились к стволу.
Среди узников нашего барака кто-то распустил слух, что Кравчук жив. Большинство сошлось на том, что это очередная «параша» пущена в ход начальством с целью успокоения пленных и узников, взбудораженных расправой над несчастным, которого после экзекуции отнесли в подземный бункер, что находился рядом с караульным помещением.
В лагере, пожалуй, одному мне кое-что было известно о заключенном № 1723. Кравчук неохотно и скупо рассказывал о себе, но все же я узнал, что до войны он учительствовал в Житомире, где жил с женой и двумя детьми. В армии он был командиром пехотного взвода и в плен попал в районе Коростышева, защищая до последнего патрона отведенный для обороны рубеж.
