Знакомьтесь, Черчилль - Маккей Синклер
Наши друзья c севера. Джон Роберт Клайнс, 1900 год
[19]
В 1899 году Черчилль был всего в нескольких месяцах от события, которое подарит ему ликование публики: участия в англо-бурской войне. Раньше он предпринял первую попытку получить место в парламенте — в Олдеме, графство Ланкашир. Она оказалась неудачной. Однако теперь, по следам военных южноафриканских подвигов, Черчилль вдруг стал буквально иконой, его образ использовался на политических плакатах. В следующем году он вновь сделал попытку начать парламентскую карьеру. На этот раз все прошло гораздо лучше. В недавно сформированной Лейбористской партии были люди, которые внимательно наблюдали за восхождением Черчилля. Одного из них — Джона Клайнса — сегодня помнят разве что историки этой партии. А между тем это была замечательная, поистине потрясающая личность с не меньшими, чем у Черчилля, способностями к самообразованию. Его путь от грохочущего заводского цеха до поста министра внутренних дел был, возможно, еще более удивительным, чем у человека, за чьими успехами он внимательно следил.
Скрежещущий грохот крушения африканского бронепоезда в 1899 году — рельсы повредили бурские диверсанты — застал Черчилля на пике бурного увлечения как военной службой, так и журналистикой. Под огнем буров они с соратниками бросились помогать раненым и попытались поставить на рельсы локомотив. «Два нежных поцелуя всосали воздух», — написал он в книге «Мои ранние годы» о пулях, просвистевших тогда рядом с его головой. Уж не считал ли этот человек себя неуязвимым для ружейных выстрелов?
Некоторые солдаты бежали. Черчилль сознательно остался вместе с остальными смельчаками и вступил в бой с захватчиками. Далее был короткий период тюремного заключения в здании образцовой школы Staats в Претории. Именно «бесплодный пепел даром прожитой жизни» — такие чувства он испытал в плену — вдохновил Черчилля, как он утверждал позже, предложить реформу внутренней пенитенциарной системы.
Затем был блестящий побег (благодаря точному расчету радиуса кругов электрического света на открытых дворах темной ночью, глубины теней вокруг них и высоты стен, окружавших школьный комплекс) и необычный период, прожитый Черчиллем в качестве преследуемого. Он то тайком пробирался по заросшей кустарником местности, то изображал беззаботного прохожего, то прятался у английских фермеров. А потом пришло спасение — и громкая журналистская слава, когда эту историю рассказали британцам.
К 1900 году, уже дома, он мечтал улучшить жизнь трудящихся в стране — колыбели парламентаризма. Он уже пробовал сделать это годом ранее, к чему некоторые трудящиеся с самого начала отнеслись с крайним скептицизмом. «Черчилль был и остался солдатом в штатском, — заявил Клайнс, в прошлом фабричный рабочий из Ланкашира, ставший заместителем лидера Лейбористской партии, а затем лордом-хранителем печати. — Вот сто лет назад он, возможно, мог серьезно повлиять на историю нашей страны».
Справедливости ради надо сказать, что Клайнс написал это в своих мемуарах в 1937 году, когда голос Черчилля эхом разносился с диких пустошей Эссекса, а новая война еще казалась многим немыслимой. Но замечание это, безусловно, основывалось на тщательных наблюдениях длиной в жизнь: Клайнс впервые встретился с Черчиллем под индустриальными небесами, во времена, когда молодой политик только начинал свою парламентскую карьеру.
Черчилль всеми фибрами души ненавидел социализм, и его столь же горячо ненавидели многие социалисты — от рабочих с северо-востока до горняков из Южного Уэльса. Тем не менее на протяжении своей долгой политической жизни он имел несколько весьма любопытных контактов с рядом легендарных фигур из Лейбористской партии. Они не всегда были отмечены печатью открытой враждебности. Иногда со стороны тех, с кем он встречался, наблюдалось даже какое-то настороженное восхищение.
Олдем казался не самым подходящим местом для первого поля политической битвы щеголя-аристократа. На фотографиях того периода мы неизменно видим суровый мир тяжелых темных домов и заводов, окутанных клубами смога. Эти фото передают и холод, и сырость — так и представляешь страшный шум и адскую жару местных мельниц и шахт. И все же встречаются там и редкие пятнышки цвета и света: на одной недавно раскрашенной пленке, снятой в Галифаксе на рубеже веков, по ту сторону Пеннин, мы видим лошадей, трамваи, интересно одетых женщин, мужчин и детей. Все это свидетельствует, что мир этот был скорее коричневым, нежели черным.
Олдем, расположенный неподалеку от Манчестера, уже давно ассоциировался с мощной, энергично развивающейся промышленностью. Именно этому миру в 1899 году 24-летнему Уинстону Черчиллю — уже в неизменном галстуке-бабочке и строгом костюме — предложили представиться социальному классу, с которым у него не было ни малейшего опыта общения. (Несколько лет спустя один из его друзей сказал, что Черчилль первым делом поинтересовался тогда, как и где трудящиеся проводят отпуск, и его озадачила фраза «съемная квартира». Он просто никогда прежде не сталкивался с комнатами и квартирами, сдаваемыми внаем на время отпуска.)
«Однажды, — писал Черчилль о первых этапах своего политического восхождения, — мистер Роберт Эскрофт, член Консервативной партии Олдема, предложил мне место в палате общин». Олдем в то время представляли два члена парламента — это было так называемое «двойное место», — и Эскрофту требовался младший партнер. Вскоре мистер Эскрофт скончался, и основной кандидатурой стал Черчилль: если он сумеет добиться успеха на выборах, место в палате общин будет его. Он сразу же погрузился в мир, где нешуточные страсти среди нонконформистов Ланкашира порождали вопросы вроде «Законопроекта о десятине» (форма пособия для духовенства). «Ни мое образование, ни мой военный опыт не давали мне ни малейшего намека, что подобный вопрос способен вызывать такие страсти».
Вторым кандидатом на «двойное место» в этой неудачной первой кампании 1899 года был Джеймс Модсли, откровенный социалист и консерватор одновременно, а также секретарь Объединенной ассоциации оперативных прядильщиков хлопка. «Я консерватор-демократ, — заявил Черчилль в какой-то момент предвыборной кампании. — И считаю улучшение положения британского народа главной целью современного правительства».
Однако на самом деле тогда можно было говорить в лучшем случае о полудемократии, ведь в те времена голосовать не могли не только женщины; многие мужчины из рабочего класса тоже не имели избирательных прав. Закон о Второй реформе 1867 года частично ослабил эти ограничения. Благодаря ему право голосовать получили мужчины, которые проживали в городских районах и либо владели недвижимостью, либо вносили арендную плату в размере более 10 фунтов стерлингов в год в качестве жильцов. И все же миллионы британцев по-прежнему оставались без права голоса и не могли выбирать тех, кто будет представлять их в парламенте.
Олдем отличался не только развитой промышленностью — исключительными мощностями бесконечных хлопчатобумажных фабрик и подземных лабиринтов угольных шахт, — но и множеством «сообществ по интересам» и решительными усилиями по повышению уровня грамотности, культуры и образования. Большинство простых людей в этом городе заканчивали учебу в четырнадцать лет, но при этом многих манило царство литературы, математики и геологии и другие занятия, которыми в те времена наполняли свою жизнь в университетах в основном представители среднего и высшего классов.
Особая активность наблюдалась в Олдеме и в сфере профсоюзного движения — на том этапе это был единственный голос, на который могли рассчитывать многие рабочие. Модсли, этот аномальный социалист-консерватор, вызывал насмешки и враждебность представителей самых разных профсоюзов. «Они обвиняли бедного мистера Модсли в том, что он предал свой класс», — писал Черчилль. Что же те люди должны были думать о нем — аристократическом отпрыске, представителе привилегированной «золотой» молодежи, заявлявшем в залах собраний Олдема, что «никогда прежде в Англии не жило так много людей и никогда еще у них не было столько еды»? Скорее всего, подобные заявления были встречены народом с некоторым удивлением. Однако либералы одержали на тех выборах решительную победу.
