Борис Тесляров - От Карповки до Норвежского моря
Работа в Норвежском море закончилась, закончилась наша подводная загранкомандировка и мы пошли домой. В одном из полигонов нашего Баренцева моря нам нужно было ещё выстрелить торпедой для выполнения последнего пункта программы испытаний — классификации торпеды. Как только мы закончили работы в Норвежском море, я вместе с М. В. Журковичем приступил к подготовке Акта Госиспытаний и заключения Командующего Северным флотом, предварительно договорившись с Волковым о включении в эти документы и результатов, полученных по первым четырем подсистемам.
Присутствие на лодке сверх экипажа ещё порядка 50 человек постепенно сгущало внутрилодочную атмосферу. Особенно в 1 и 2 отсеках. Начхим, производя газовый анализ на нашей торпедной палубе, только удивлялся, что мы ещё дышим. По нашему сонливому состоянию мы и сами понимали, что содержание окиси углерода подходит к предельному значению. Теперь уже без всяких мыслей о перекуре надо было бы провентилировать лодку. Но упорное нежелание комдива всплывать толкнуло его на очень опасное мероприятие. Он отдал приказ о приведение в действие регенерационных патронов (РДУ), которые содержат внутри то ли оксид натрия, то ли калия или лития и в которых при добавлении воды происходит реакция с бурным выделением кислорода. Эти «эрдэушки» опасны тем, что имеют тенденцию к самовозгоранию и потушить кислородный факел очень трудно, он горит даже в воде. Используют их крайне редко, только в безнадежных ситуациях. Командир обратился по громкоговорящей связи ко всем присутствующим на лодке и в первую очередь к гражданским с грозным предупреждением не подходить к РДУ, не трогать, не облокачиваться и не садиться на них и, вообще, обходить их стороной. Слава Богу, всё обошлось благополучно и до всплытия лодки дышать стало заметно лучше. Последний пункт программы, как и первый в Норвежском море, был выполнен на отлично. Мы удерживали контакт с торпедой на дальностях, существенно превосходящих предъявляемым требованиям и непрерывно её классифицировали именно как торпеду. Уже во время наших испытаний в Норвежском море функционировал «Омнибус» и велась обработка наших исходных данных для целеуказания оружию. На лодке начала функционировать система «ГАК — БИУС — Оружие». На завершающей части испытаний мы третий раз услышали волковское «пли». Комдив сидел в командирском кресле в центральном посту, полуобернувшись в сторону пульта «Омнибуса» и внимательно слушал все доклады оператора-вычислителя и доклады, поступавшие от командира БЧ-1 из первого отсека. Когда были завершены все приготовления, Волков крепко обхватил руками подлокотники кресла и нагнулся вперед, от внутреннего напряжения его лицо покраснело, взгляд был устремлен в пространство. Казалось, что он видит неприятеля, который должен быть уничтожен. Затем он громко произнес «Тоооовсь!» и после секундной паузы — «Пли!»
На 31 сутки лодка всплыла в той самой точке Баренцева моря, где и погрузилась. Первым, после командира, наверх выбрался Борисеев с мундштуком во рту. До прихода в базу Волков провел последнее на лодке заседание комиссии. Оба адмирала остались довольны выходом. Наш комплекс, несмотря на имевшиеся огрехи сдававшихся подсистем, произвел, в целом, на Волкова отличное впечатление. Прекрасно справились с работой наши ветераны акустики мичманы Козлов и Горбач. С хорошей стороны показал себя новый командир группы акустиков Саша Новиков и даже прикомандированный на этот выход моряк-акустик срочной службы с одной из лодок проекта РТ. Большой вклад в дело четкой организации работ на этом выходе и принятии объективных решений внес от разработчиков комплекса Миронов, а от военных зам. Председателя Госкомиссии кап.1 ранга Журкович. В благополучном исходе всего выхода большую роль сыграла слаженная работа всего экипажа корабля, а также четкие и уверенные действия руководителя похода к/адмирала Волкова и командира лодки кап. 1 ранга Протопопова. Во второй половине дня мы пришли в базу. Уже был месяц март.
Прощай, Лица
Буквально на второй день после возвращения из Норвежского моря комиссия приступила к работе, хотя у всех очень болели головы после традиционного мероприятия, посвященного благополучному возвращению. Нас уже ждал Пожиленков, чтобы начать борьбу с Рыжковым за надежность наших подсистем, а Дина Старостина была в боевой готовности печатать протоколы на своей персональной печатающей машинке, которая была доставлена из института. С целью ускорения подготовки документов комиссии флагманский РТС Флотилии Е. И. Ибрагимов помог нам получить разрешение оформлять их через секретный отдел флотилии, а печатать прямо в нашей шаре на «Северной». Как только началась подготовка документов, Балаш каждое утро получал нашу папку у Ибрагимова, а вечером отдавал ему или, если его не было, прямо в секретную часть. Такая организация намного упростила и ускорила работу, т. к. позволяла нам задерживаться до позднего вечера. Руководил работой зам. Председателя комиссии М. В. Журкович и первый рабочий день начался с рассмотрения результатов испытаний внутри каждой секции и подготовки черновиков протоколов. Как обычно, мы ждали кальки фактического маневрирования наших кораблей-целей, выписки из формуляров их шумности и др. необходимые данные и в это время была относительно спокойная обстановка. Когда после получения всех необходимых материалов и их обработки наступил период обсуждения результатов испытаний, наша шара превратилась в настоящее «поле сражений, на разных флангах которого шли затяжные бои с применением различного вида оружия». Наиболее тяжелые бои шли за надежность 6-ой подсистемы. Невозмутимый и тяжелый, как танк, Андрей Пожиленков медленно и методично доказывал самовоспламеняющемуся Олегу Рыжкову, что даже при имевших место на испытаниях остановах и сбоях в работе ЦВС шестая подсистема не вышла за пределы заданных показателей надежности. Не менее тяжело, но всё же с более близкой перспективой заключения мира, разворачивались события на флангах собственно пятой и шестой подсистем. На отдельном фланге, лишь с изредка применявшимся легким стрелковым оружием, уже были готовы заключить мир Зархин с Селивановым, первыми представившими черновики своих протоколов на обсуждение. За ходом сражений наблюдали Журкович с нашим начальником тыла Мироновым, которые и сами вступали в бои на разных флангах. Наиболее тяжелая задача была у Журковича, которому, как заместителю Председателя, приходилось воевать то на одной, то на другой стороне. Миронов же всегда был только на одной (нашей) стороне, обеспечивая её мощной тыловой поддержкой. Я, как представитель Ставки, курсировал между флангами, получая оперативную информацию для отражения её в общем донесении о ходе сражения, и лишь изредка попадал под перекрестный огонь с флангов. Как только адъютант его Председательства, Дина Старостина, приступила к печатанию документов, наступила самая тяжелая фаза работы комиссии. Дина, так быстро печатала, что не успевшие ещё остыть от боя бойцы тут же вносили дополнения и изменения в тексты документов. И этот процесс нарастал, как цепная реакция. Причем с каждым разом печатать было все труднее и труднее, т. к. листы не переписывались, а просто исправлялись фразы, зачеркивались предложения, делались вставки и т. п. Можно было только удивляться, как Дина умудрялась разбираться в этих, иногда и самим авторам непонятным, черновиках. Несколько раз ломалась пишущая машинка, которую умело ремонтировал Костя Полканов. Напряжение достигло своего пика, когда Дина, со слезами на глазах, сказала, что больше не может самостоятельно разбираться в этих черновиках. Чтобы снять всеобщее напряжение, Балаш предложил устроить разгрузочный вечер. Правда, в это время. Флотилия испытывала определенные трудности со снабжением и даже лодкам, уходящим в автономное плавание, шило выдавалось в урезанном количестве. Но «Деревяшка» и магазин в новом доме на въезде в поселок с лихвой компенсировали эти трудности. В прежние времена мы любили устраивать легкое ПЕРО перед обедом, поднявшись наверх к кому-нибудь в номер. Наша предобеденная компания состояла из Баденко, Вишневецкого, Журковича, Петровского, Рыжкова, Зархина и меня. Изредка к нам присоединялся Миронов, который больше любил уединение. Ещё с прошлого года в Лице было изобилие терпких молдавских вин чернильного цвета «Лидия» и «Изабелла», которые пользовались успехом у командировочного люда. Большим любителем дешевых портвейнов был Юра Болдырев, который не утруждал себя походом в гостиничный номер, а отсаживался куда-нибудь за дальний столик и также в уединении приговаривал бутылочку «Лидии» или «Изабеллы». Разгрузочный вечер проходил в компаниях по интересам. Из сферы нашего интереса в тот вечер куда-то выпали Рыжков и Петровский, а все остальные собрались в номере у Зархина. События развивались, как обычно, и начались с первого тоста «за тех, кто в море, на вахте и гауптвахте». Первым незаметно покинул нас Вишневецкий, а примерно через полчаса и Баденко. Мы продолжали разгружаться, когда внезапно вошел взволнованный Баденко и совершенно трезвым голосом в свойственной ему манере произнес: «Мертвяк в номере. Серега помер». Мгновенно и у нас вылетел весь хмель из головы и мы бросились на пятый этаж в номер, где жили Вишневецкий и Баденко. Ворвавшись туда, мы никого там не обнаружили — номер был пуст. Высказав Севе наше общее мнение, что нельзя допиваться до таких мрачных галлюцинаций, мы вернулись назад. На кровати, как ни в чем не бывало, сидел живой Сергей Львович, который с удивлением спросил, а куда это мы все пропали. Из рассказа Сергея Львовича мы узнали, что в определенный момент он почувствовал страшную усталость и непреодолимое желание спать, но добраться до своей кровати не успел и рухнул в номере на пол. Сева, придя в номер, увидел, как ему показалось, бездыханного Серегу, лежащего на полу с открытыми глазами, и со страшным известием отправился назад к нам. В это же время Вишневецкий проснулся после короткого, но очень крепкого сна и, почувствовав в себе новые силы для продолжения разгрузки, вернулся к нам в номер. Разошлись мы с ним на разных лестницах, которые были в концах каждого этажного коридора. Севено правило «лучше пускай останется, чем если потом вдруг не хватит» помогло нам продолжить разгрузку и очередным тостом был тост за «воскресшего» Сергея Львовича.
