Михаил Колесников - Сухэ-Батор
Но Цэрэмпил остался на свободе и теперь готовил новый заговор.
— Не дают враги передышки! — хмурился Сухэ-Батор. — Но все-таки рано или поздно мы всех их скрутим. Созовем Великий Народный Хурал, дадим пинка богдо-гэгэну и провозгласим Народную республику. Монгольская Народная Республика!.. Это как лучшая музыка…
Так как готовился новый заговор, Сухэ-Батор приказал войскам усилить бдительность. В жестокую стужу объезжал он воинские части, проверял выучку, беседовал с молодыми командирами. Сухэ-Батор отличался исключительно крепким здоровьем, но ледяной ветер сделал свое дело.
Однажды под вечер он ощутил легкий озноб. Разболелась голова.
«Кажется, все же простыл», — подумал он. Но, укладываясь на постель, попросил Янжиму:
— Вот тебе часы. Разбуди меня в четыре часа утра. Поеду сам проверю караулы. В городе неспокойно…
Он забылся тяжелым сном. В четыре часа Янжима его разбудила. Сухэ-Батор вскочил, быстро оделся и ушел. Часа через два вернулся, устало опустился на циновку.
— Все плывет перед глазами. Голова раскалывается…
Он упал на постель и сразу же потерял сознание.
Случилось невероятное: в этот же день заболела Янжима, заболел сын Галсан.
Данзан не замедлил явиться к богдо-гэгэну.
— Великий хан и учитель. Я принес скорбную весть… — начал было он.
— Все уже знаю, — шепотом отозвался богдо. — Его нужно отделить от семьи. Я пришлю своих лекарей-лам. Доблестный Сухэ-Батор заболел острозаразной болезнью, опасной для окружающих.
— Мне кажется, эта болезнь неизлечима, — вставил Данзан и улыбнулся.
— Наши жизни в руках богов, — отозвался богдо. — Духи наказывают отступников.
— Духи знают, что делать в таких случаях… Остальное мне, как члену правительства, придется взять на себя.
Сухэ-Батора в бессознательном состоянии перенесли в отдельную юрту, запретили заходить сюда кому бы то ни было. Богдо прислал маньчжурского доктора и лам-знахарей.
— Яд должен действовать медленно. Давать небольшими дозами, — наставлял маньчжурский доктор своих ассистентов. — Когда человек умирает внезапно, это вызывает подозрение и порождает толки. Янжиму и змееныша нужно оставить. Должны быть свидетели, которые показали бы, что Сухэ-Батор простыл и слег.
Отравители действовали искусно, у них был опыт в подобных делах. Ослепший от наследственного сифилиса богдо каждый день справлялся о здоровье больного.
— Здоровье ухудшается. Надежды на выздоровление нет, — докладывал маньчжур.
— Ты великий целитель, — отзывался «солнечносветлый». — Но, по-видимому, прегрешения Сухэ против богов так велики, что даже твое искусство бессильно. И все же мы щедро вознаградим тебя.
Друзья Сухэ-Батора, члены Народного правительства, делегаты из хошунов, узнав о болезни любимого вождя, несмотря на все запреты лекарей, ворвались в юрту.
Сухэ-Батор пришел в сознание, узнал Пунцука, попытался встать, но рука подломилась.
— Что происходит в городе? — торопливо спросил он. — Отвечай, Пунцук! Удалось изловить Цэрэмпила?..
Пунцук не успел ответить: Сухэ-Батер вновь впал в забытье.
— Вызвать немедленно советских докторов! — распорядился Хатан-Батор Максаржаб.
Сухэ-Батор открыл глаза и произнес ясным голосом:
— Я теряю золотую жизнь… Прощайте все… Но вы, честные, благородные товарищи, продолжайте наше общее дело… нашу Народную революцию… Сделайте Монголию счастливой и цветущей… как говорил Ленин…
Он закрыл глаза. Ему почудилось, будто шелестят высокие травы. Сверкнуло бескрайное синее небо. А потом великий Ленин легонько положи л ему руку на плечо. И снова ласковая отеческая улыбка согрела Сухэ-Батора. Ленин… Ленин…
Горячая волна подняла Сухэ-Батора, он широко открыл глаза, увидел горы и степи, гурты овец и табуны коней… И все, о чем грезилось на привалах, в боевых походах, все увидел он в это последнее мгновение.
— Он умер… — тихо произнес Максаржаб и снял шапку.
22 февраля 1923 года Сухэ-Батора не стало.
Его смерть явилась неожиданностью для всех. Сухэ-Батор ни на что не жаловался. Всего несколько дней назад ему исполнилось тридцать лет. Он был в расцвете сил, его энергии хватило бы на десятерых.
Члены Центрального Комитета и Народного правительства сразу же догадались, что смерть вождя — дело рук врагов.
— Его убили! — сказал Хатан-Батор Максаржаб. — Убили нашего любимца, нашего вождя. Пусть будут прокляты враги!.. Мы еще посчитаемся с ними!..
Врачебная комиссия установила отравление ядом. Все тело Сухэ-Батора было сожжено до черноты мазями лам-знахарей. Факт убийства был налицо. Но знахари-ламы и маньчжурский доктор куда-то исчезли.
Известие о смерти вождя всколыхнуло народ.
— Его отравили!.. Отравили!.. Народной власти угрожает опасность!.. Все в Ургу!..
Араты вытаскивали ружья и винтовки, оставляли мирные очаги и скакали в Ургу.
Герой Аюши, приглашенный Сухэ-Батором в столицу, находился в пути. Его конь выбился из сил, и Аюши завернул к одинокой юрте. Хозяин вышел навстречу. Первыми его словами были:
— Наш Сухэ-Батор тяжело болен…
(Здесь еще не знали о смерти вождя.)
— Ты что-то напутал, почтенный! — сердито ответил Аюши. — Вот письмо Сухэ-Батора. Он вызвал меня к себе.
Враги и раньше распускали разные небылицы о Сухэ-Баторе, чтобы посеять смятение в умах, сломить волю аратов. Вот почему Аюши не поверил словам хозяина юрты. Сухэ-Батор не может заболеть. Он молодой, сильный. Аюши за свои шестьдесят шесть лет ни разу не болел.
Он повернул коня от юрты, не желая больше разговаривать с хозяином, и направился по дороге в Ургу.
26 февраля страна провожала своего вождя в последний путь. Ветреный, холодный день. Слезы замерзают на ресницах. Медленно идут за гробом партизаны, партийцы, красноармейцы, дипломатические представители Советской России.
Гроб, накрытый алым шелком, установлен на лафете пушки. Несут на бархатной подушечке орден Красного Знамени, несут саблю — именной подарок Советского правительства. Отрешенно от всего земного звучит траурная мелодия.
Процессия направляется к «Золотой колыбели» — Алтан-улэгэ. Здесь, на вершине сопки, будет похоронен Сухэ-Батор.
Вот процессия остановилась. Казалось, в этот день вся Монголия сошлась сюда. В наступившую тишину падали и падали скорбные слова Хатан-Батора Максаржаба:
— …весь монгольский народ глубоко скорбит…
Мы не пожалеем своих сил, своих жизней за народное дело:
А когда гроб стали опускать в могилу, любимый конь Сухэ-Батора взвился, на дыбы, призывно заржал. В его умных фиолетовых глазах застыло недоумение, светилась печаль…
