Анна Тимофеева-Егорова - Я Береза, как слышите меня
Майор Ильин, командир танковой бригады, предложил мне поехать в госпиталь вместе с ранеными танкистами. Я отказалась:
- Буду искать свой полк. Он где-то здесь, на этом участке фронта. - И тут же с полевой почтой танкистов я отправила письма маме в деревню Володово Кувшинского района и в полк. От радости я тогда поднялась и потихонечку пошла. Помню, надела дарственные тапочки с красными звездочками на мысах, сшитые для меня неизвестным другом, уперлась руками в нары и подалась вперед, а ноги дрожат, как струны, вялые мышцы не слушаются, кожа только что обтянула ожоги и тут же потрескалась, закровоточила... "Стоп. Посиди немного, передохни", говорю себе, а затем опять осторожно скользнула по полу - еще шажок. Покачнулась, но не упала, удержалась. И вот держась за стену, уже шагаю.
А бывшие узники лагеря, все, кто мог держать оружие, забрались на броню танков и пошли в бой на Кюстрин.
Синяков по просьбе танкистов организовал в лагере полевой госпиталь - наши тылы-то отстали при стремительном броске вперед. За несколько суток Георгий Федорович сделал операции более семидесяти танкистам. А мне он тогда, там в лагере, сразу же после освобождения принес и отдал партийный билет и ордена.
Вперед на Берлин!
Тем временем наш 805-й ордена Суворова штурмовой авиационный полк продолжал воевать. Уже форсировали Вислу - штурмовали скопления танков и артиллерии на зависленском плацдарме. Там сбили летчика Анатолия Бугрова. Подкараулили его самолет гитлеровские зенитки. Снаряд попал в мотор штурмовика. Толя развернул боевую машину на свою сторону, и тут в лицо ему ударил густой запах бензина. Он отдал в перед до упора сектор газа, попробовал задрать нос штурмовика, но двигатель остановился...
Штурмовик падал - крылья не держали самолет в воздухе без тяги мотора. Тогда Бугров, прорубив лесную просеку, сел на лес. Хоть и сильный был удар, но деревья все-таки самортизировали падение. Летчик пришел в сознание и осмотрелся: руки в крови, по лицу тоже сочится кровь; воздушный стрелок жив вот-вот придет в себя, а кабина штурмовика изуродована, приборная доска висит на проводах, от крыльев остались одни лонжероны, в фюзеляже зияют рваные пробоины, хвостовое оперение валяется где-то в стороне...
И все-таки главное - живы. Теперь надо определить, где находятся. Толя вынул планшет с картой, но не успел экипаж, как следует сориентироваться и опомниться как оба увидели своих солдат. Врачи в медсанбате продержали штурмовиков недолго и отпустили в полк.
Когда они заявились, их, признаться, уже и ждать перестали, и похоронки поторопились родным послать.
- Рано еще мне умирать, - сказал тогда Толя, - пока идет война, надо рассчитаться с фашистами за мое обгорелое, изуродованное лицо...
Летчик обгорел еще на Кавказе в одном из боев. Его лицо и руки покрывали глубокие рубцы. Бугров опять стал летать. Воевал он смело, по целям бил беспощадно и упорно искал встречи с врагом. А бомбил и стрелял Толя без промаха. После боевых вылетов радовался - чувствовал, что отомстил. Еще бы! Когда под крылом видишь горящие, изуродованные взрывами танки, пушки и автомашины противника, тут состояние души, прямо скажем, возвышенное исполнил долг!..
В бою за Зееловские высоты отличился летчик Виктор Гуркин. Он был не просто храбрым и умелым воином, но как-то по-особому профессионально хладнокровным и мужественным. Прекрасная техника пилотирования сочеталась у него с искусством меткой стрельбы, точного бомбового удара. В то же время он выходил невредимым из самых сложных переделок! Воевал Гуркин не по шаблону. Хорошо знал тактику врага, в совершенстве владел боевыми приемами.
... В тот раз облачность на маршруте была десятибалльная. Но в районе цели в облаках появились небольшие разрывы - окна, и в голубом разводье неба летчик заметил, как промелькнули силуэты "мессершмиттов".
Гитлеровцы заходили с задней полусферы. В своей излюбленной манере они занимали выгодную позицию, чтобы потом открыть прицельный огонь. На группу направлялась первая атака гитлеровцев. Воздушные стрелки приготовились отбить атаку. Но Гуркин ловко упредил гитлеровцов. Всей группой он выполнил энергичный разворот в сторону противника, и "мессеры" с разгона наткнулись на плотный залповый огонь штурмовиков. Тогда истребители противника метнулись, словно ошпаренные, и скрылись за облаками. Двух "мессеров" наши все таки сбили. Штурмовать цель никто уже больше не мешал и с первого захода ударами бомб штурмовики накрыли скопление техники, а потом пулеметно-пушечным огнем эрэсов расчистили движение нашей пехоты вперед на Берлин.
Виктор Гуркин пришел в полк бывалым летчиком, знающим себе цену. И по земле он ходил уж очень уверенно! Среднего роста крепыш с глубоко посаженными карими глазами и непокорной прядью темных, прямых волос над широким лбом, он ходил, помню, в хромовых сапогах, голенища которых были собраны в широкую гармошку, и вышагивал как-то твердо, наступая сразу на весь каблук. Однажды, когда мы летали в Куйбышев за самолетами, Виктор пригласил меня поехать в гости к его родителям, эвакуированным с заводом из Тулы. Отец его был оружейных дел мастером, мать тоже работала на заводе. Дорогой в электричке Виктор обратился ко мне с необычной просьбой - поговорить с его сестрой и вразумить ее, чтобы не выходила замуж до окончания войны.
- Мне стыдно, - наклонясь ко мне, волнуясь и чуть не плача, шепотом, чтобы никто не слышал в вагоне, говорил Виктор. - Идет война, а она, видите ли, решила играть свадьбу. И родители ей потакают.
- Ты говорил с отцом или с матерью на эту тему? - спросила я Гуркина.
- Говорил. Отец сказал: "Пусть женятся, я на матери твоей женился а гражданскую войну и ушел бить Колчака. И вот ты теперь бьешь фашистов - плод нашей с матерью любви, а меня тоже тогда отговаривали".
Да и мама сказала: "Витенька! Уж больно пара хороша. Твоя сестра лучшая работница в цеху, жених ее - по снабжению работает ударно"...
Виктор наморщил лоб, сжал кулаки и выдавил:
- Мне это - "по снабжению работает" - убивает...
- Почему, Виктор? - Снабжение тоже очень нужное, хлопотное и ответственное и чтобы они любили друг друга.
Так разговаривая, мы приехали к Виктору домой. Сестра работала в вечерней смене, мать нас накормила и вручила билеты в театр на оперу Мусорского "Хованщина". Мы очень обрадовались подарку, ведь артисты были из московского Большого театра. Сам-то театр в войну был эвакуирован в Куйбышев.
А с сестрой Виктора я тогда так и не поговорила - она из вечерней смены осталась в ночную, срочный военный заказ выполняла. Да и о чем было с ней и говорить-то. Лучше уж Виктору разъяснить, что он не прав.
И вот не стало среди нас лучшего снайпера полка летчика-штурмовика Гуркина... Дружок Виктора, азербайджанец Миша Мустафаев, в одном из боев там же на подступах к Зееловским высотам сильно обгорел. Особенно обгорела у него правая рука, которой он держал ручку управления самолетом. Кое-как дотянул до наших войск и посадил машину. Тут же его и воздушного стрелка подхватили медики. Дали ребятам спирту, поместили в госпиталь - они там пробыли пять дней, а услышали, что их собираются направить в далекий тыл - сразу сбежали.
