Марсель Мижо - Сент-Экзюпери
Антуан уже не был тем робким парнем, который, сидя на своем чемодане, поджидал ветхий автобус. Но, как и тринадцать лет тому назад, он чувствовал, что в его жизни наступил резкий поворот. Он вступал в эту новую полосу без страха, но с тяжелым сердцем.
По прибытии к месту назначения Сент-Экса, как это водится, подвергли тщательному обследованию. Его заставили проделать в комнате ряд акробатических упражнений и в результате испытаний признали негодным к несению военной службы. Кстати сказать, он и в юности не проявлял большого рвения к физическим упражнениям.
Спортом он никогда не занимался и даже ходить пешком не любил. Узнав теперь о решении военно-медицинской комиссии, Сент-Экс чуть не вышел из себя.
В дело вмещался его друг, геперал-от-авиации Даве, в то время начальник авиационной базы по инструктированию экипажей бомбовозов, и доказал на примере ряда, выдающихся летчиков, что для такого старого «небесного волка», как Сент-Экзюпери, физическая подготовка не столь уж важна.
В результате заступничества Даве Сент-Экса не демобилизуют и оставляют в Тулузе в качестве инструктора молодых штурманов.
Сначала Антуан удивился, а затем пришел в бешенство. Тринадцать лет тому назад он согласился чистить свечи, притирать клапаны, разбирать моторы – одним словом, «пройтись по азбуке», как выражался Дидье Дора, потому что он знал: в конце пути ему обеспечено место летчика почтовой авиации. Но это уж черт знает что!
Недостаток опытных кадров вынудил начальство скрепя сердце допустить его и к подготовке пилотов.
Но и это не удовлетворило Сент-Экса. От него требовали, чтобы он сидел в тылу и терпеливо ждал. Ждал чего? Конца войны? Он не был бы Сент-Эксом, если бы примирился с этим.
Антуан, как мы знаем, никогда не занимался политикой. Но его ясный ум и удивительная интуиция позволяли ему оценивать положение трезвее многих профессиональных политиков. Он не переставал повторять:
«Вести войну надо. Но это столетняя война. Об основной проблеме все умалчивают. Война эта будет изредка замирать из-за временного истощения одного из противников, но ненадолго».
И хотя ему чужда какая бы то ни было воинственность, он предпринимает всевозможные шаги, использует все связи, чтобы добиться назначения в действующую армию.
Друзья не только не способствуют ему, но всячески противодействуют. Они опасаются за его жизнь. Поэт и драматург Жан Жироду, большой друг и во многом единомышленник Сент-Экзюпери, назначается в это время комиссаром информации. Он предлагает Антуану работу в своем отделе. Однако Сент-Экс отвергает это предложение.
Он не согласен с особой ролью, отводимой некоторыми интеллигенции. В минуты национальной опасности все равны. И что до него – то, во всяком случае, он не признает за собой большего права на жизнь, чем простой рабочий или крестьянин.
Письмо, которое он пишет из Тулузы своей подруге, лучше всего объясняет его настойчивое желание сражаться:
«Умоляю тебя воздействовать на Ш., чтобы меня перевели в истребительную авиацию. Я задыхаюсь. В здешней атмосфере нечем дышать. Бог мой! Чего мы ждем? Не обращайся к Дора, пока есть малейшая надежда на назначение в истребительную авиацию. Если мне не удастся воевать, я буду морально совершенно болен. У меня есть многое, что сказать по поводу теперешних событий. Но сказать я смогу эти вещи только как боец, а не как турист. Это единственная возможность, чтобы я когда-либо заговорил. Ты ведь знаешь.
Я летаю по четыре раза в день и нахожусь в прекрасной форме, даже слишком хорошей, так как это только осложняет положение. Меня уже хотят использовать не только для подготовки штурманов, но и для обучения пилотов тяжелых бомбовозов. И вот я задыхаюсь. Я несчастен и не могу ничего говорить. Спаси меня. Добейся моего перевода в эскадрилью истребителей. Ты прекрасно знаешь, как я далек от воинственности. И тем не менее я не могу остаться в тылу и не принять на себя свою долю риска. Я не Ф. Вести войну надо, но я не вправе говорить это до тех пор, пока разгуливаю в безопасности в тулузском небе. Играть такую роль отвратительно. Дай мне права, ввергнув меня в испытания, на которые я имею право... Это большая интеллигентская гадость утверждать, что надо уберечь тех, «кто представляет собой какую-то ценность». Только участвуя, играешь действенную роль. Те, «кто представляет собой какую-то ценность», если они действительно соль; земли, должны воссоединиться с землей. Нельзя говорить «мы», если отделяешь себя от других. И если ты тогда говоришь «мы», то ты просто сволочь!
Все, что мне дорого, под угрозой. Когда в Провансе лесной пожар, все, кто не сволочь, вооружаются ведром воды и киркой. Я хочу участвовать в войне во имя любви к людям, во имя неписаной религии, которую исповедую. Я не могу не участвовать. Добейся поскорее моего перевода в эскадрилью истребителей».
Подруга Сент-Экзюпери знает, в каком он будет душевном смятении и подавленности, если не сможет участвовать. Она переворачивает все и добивается его назначения в действующую армию. Благодаря ее настойчивости и поддержке известного летчика полковника де Витролля Сент-Экса переводят хотя и не в истребительную, но все же в разведывательную авиацию.
Авиачасть дальней разведки 2/33, в которую 3 ноября 1939 года переводится Сент-Экзюпери, находится под командованием капитана Шунка. Нельзя сказать, чтобы его очень обрадовало назначение к нему в часть такой знаменитости. Со своей стороны, Антуан со времени военной службы сохранил предубеждение к военным. Неприязнь эта еще возросла в связи с отношением, проявленным к нему на первых порах начальством в Тулузе, и небольшим инцидентом, происшедшим там же на выпускном вечере молодых летчиков. Один военный хлыщ, провозглашая тост, заявил: «Пилоту гражданских линий еще многому надо научиться, прежде чем стать военным летчиком!» – «Кроме скромности...» – насмешливо заметил тогда Сент-Экс.
Хотя он и был очень обидчив, не это все же определяло его отрицательное отношение к военным: Антуан обвинял их в узости и непонимании обстановки. Дальнейшие события полностью подтвердили его точку зрения.
Обоюдное предубеждение сказалось вначале на отношениях с начальством и товарищами по оружию. Отношения эти на первых порах были прохладные. Интеллектуальный уровень товарищей, как, впрочем, и некогда на линии, весьма различен. Большинство из них профессиональные военные, но были и офицеры запаса, как и он сам. У него создалось к ним двойственное отношение: он преклонялся перед их самоотверженностью и в то же время не мог не замечать всего, что отделяло его от них.
В начале 1940 года Антуан пишет одному другу:
